Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

Об эмигрантских судьбах художников, с которыми довелось встретиться Лобанову-Ростовскому в период формирования его коллекции, читатель найдёт множество подробностей в сборнике «Эпоха. Судьба. Коллекция». Никита Дмитриевич упоминает имена Сомова, Яковлева, Эрте, Кандинского, собирая сведения о них по крупицам. У коллекционера есть свои суждения на каждое явление русской театральной живописи. Тот же М.Добужинский. С ним встретиться Лобанову не пришлось. Художник умер в Нью-Йорке в 1957 году. Но его сыновьям удалось умно распорядиться наследием отца. Они собрали, записали и издали воспоминания современников о М.Добужинском, сначала в Париже, а потом и в Ленинграде. Публикация в Советском Союзе обидела одного из сыновей – Ростислава Мстиславовича, которого заверяли, что представленный им текст будет публиковаться без изъятий. Но цензурные купюры были. Впрочем, теперь это уже не так важно: архивы открыты.

Как относиться ко всем этим суждениям князя? Я, дилетант, почти невежда в живописи, отношусь к ним с доверием, как, впрочем, и ряд специалистов, которые очень высоко оценивают коллекцию Лобановых. Но, конечно, найдутся искусствоведы, у которых иная точка зрения на эти замечания. Может быть, ошибочно полагать без всяких оговорок, что талант того или иного художника зачах или вовсе погиб в эмиграции. Мне кажется, если у художника есть что сказать, он и в эмиграции своё скажет. В эмиграции художник пишет не лучше и не хуже – он пишет и думает по-другому. Думаю, что пишущему человеку не может помешать ни отсутствие родной почвы под ногами, ни недостаток свободы на Родине. Эмиграция даёт столько возможностей и шансов реализоваться, что отсутствие родной почвы не только компенсируется, но и становится стимулом, предоставляя возможность взглянуть на Родину со стороны. Признание же или забытье – это суетное! Важно ощущение, сумел ли ты реализоваться!

Есть у меня приятели, которые и в Америке не поменяли свои советские воззрения и устремления. Им кажется, что эмиграция их душит. На самом деле, патриотизм, как и эмиграция, имеют различные оттенки. Есть, например, паразитический патриотизм. Есть политический, экономический, гастрономический, матримониальный, творческий, экологический, географический… Географический патриот замеряет плотность воздуха и высоту неба в стране эмиграции и у себя на родине. И уже в этом ищет причину ностальгии. В электронной версии журнала «Сноб», на какое-то время став его участником, я нашёл забавные рассуждения, согласно которым, даже имея заграничный паспорт и опыт жизни в различных странах, лучше жить в Москве! Якобы, только в Москве можно жить «сове», которая не ходит на службу и работает внештатно, начиная с полудня и до двух-четырёх утра. Оказывается, в другой стране это невозможно, что для меня ново, потому что именно так и живу в Лондоне. Особенно много причин для ностальгии русские эмигранты видят в плотности человеческого общения: мол, она в России выше! Но, насколько я помню, общение выражается в беспорядочном приёме гостей, с многочасовыми разговорами на кухне обо всём на свете. Желание «патриотов» дать детям школьное образование, с тем, чтобы затем отправить их за границу, ибо высшая школа в Москве никуда не годится, понятно. Но какое это имеет отношение к утверждению, что Москва – лучшее место в мире? Здравого смысла в этих суждениях ровно столько же, сколько в циничном выводе: климат и еда на Родине лучше, а лечиться надо за границей… Ну, итак далее!

Я эмигрировал не из-за плохого питания (овощи и фрукты на рынке в России вкуснее, чем в Лондоне), не из-за климата (я люблю зиму со снегом и морозом), не из-за материальных благ (в Москве была квартира), не из-за работы (за 25 лет я ни разу в Лондоне не работал в штате)… Повод был один – обрести свободу. И вот эту мою свободу я не променяю на коврижки.

Потребительский же патриотизм моих собратьев по перу, включая телевизионную звезду В.Познера и патриарха советской журналистики М.Стуруа, обличающих Америку, но прыгающих туда и обратно, меня всегда коробил. С князем, кстати, тоже не всё просто. Когда я спросил, почему бы при его патриотизме ему не переселиться в Россию, он ответил:

– Нет, я не хотел бы жить в России. Несмотря на частые поездки делового характера и широкий круг знакомых и друзей, я чужд этой стране. Я не чувствую себя дома. Как Вы знаете, Болгария для меня – Родина в самом чистом понимании этого слова. Однако у меня, безусловно, есть глубокая внутренняя связь с Россией, уходящая корнями к Рюриковичам, и мне хотелось бы видеть эту многострадальную страну глазами Петра Великого. В сущности, мне всегда казалось, что, живя на Западе, я могу принести больше пользы русской культуре, за которую я болею всей душой.