Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

В 1960 году, когда коллекция только начиналась, князь написал Марку Захаровичу письмо с просьбой продать один его эскиз для театра, предложив за него свою месячную зарплату. Шагал отказал, сославшись на то, что у него не осталось ни одного эскиза. Позже они встречались, и этот эпизод не всплывал. В 1972 году они вместе оказались на приёме во французском посольстве в Вашингтоне. И во время обеда Лобанов показал художнику несколько каталогов выставок своей коллекции. Шагал остановил своё внимание лишь на Рерихе: «Вот это настоящий художник!». Складывалось впечатление, что остальных он недооценивал. В те времена, вплоть до 1980 года графику его покупали больше, чем чью бы то ни было. В любом художественном магазине Нью-Йорка всегда были работы Шагала.

Из всех членов семьи Бенуа князь ближе всего сошёлся с Николаем Александровичем. Чета Лобановых часто обедала в роскошной миланской квартире художника, который прислушивался к советам коллекционера, доверял ему и вместе обсуждал судьбу архива отца, которую сын хотел переправить в Русский музей, в Петербург. Князь отговорил Николая Александровича от этой затеи, так как в 1974 году имел возможность просмотреть там все работы Бенуа. Те, которые Александр Николаевич много лет назад лично оставил музею, хранились в очень хорошем состоянии. Но другие эскизы хранились весьма неаккуратно. И отдавать то, что было в семье, не имело смысла. Многие прекрасные работы Бенуа просто утонули бы в запасниках.

За четыре года до смерти Николай Александрович начал продвигать идею создания музея Бенуа. Лобанов помогал ему чем только мог. Однако дело продвигалось медленно и сдвинулось лишь спустя полгода после смерти художника. Музей Бенуа был открыт в Петергофе в 1988 году. Отношения же художника и коллекционера были столь дружескими, что Н.А.Бенуа нарисовал портрет Лобанова, о котором я расскажу чуть позже. А сейчас ещё об одном Бенуа.

Обычно находки требуют серьёзных розысков, связанных с драматическими эпизодами из истории русского театра за рубежом. Лобанову приходилось много читать и восстанавливать события, казалось бы канувшие в лету. Благодаря этому обстоятельству коллекционер вышел на Михаила Александровича Бенуа. Тут выявилось множество любопытнейших фактов. В 1929 году русская певица-сопрано Мария Кузнецова основала «Частную оперу Парижа», возложив реализацию этой затеи на плечи мужа Альфреда Массне. Художественным руководителем был назначен баритон Михаил Бенуа. Для постановок привлекли Фёдора Шаляпина, Михаила Фокина, Николая Евреинова, Константина Коровина, Ивана Билибина, Николая Рериха. Высокие артистические требования и пышность постановок превзошли финансовые возможности супругов Массне и в следующем сезоне, то есть в 1930 году, опера перешла в ведение князя А.Церетели, получив новое название «Русская опера в Париже». Во время немецкой оккупации опера прекратила существование, артисты разъехались. Одного из них, известного певца Михаила Бенуа собиратель нашёл летом 1968 года в Мадриде. Жил он с женой в центре испанской столицы. Стены его квартиры были увешаны совершенными шедеврами: Александр Бенуа, Иван Билибин, Щекатихина-Потоцкая!

Никита Дмитриевич вспоминает, что замер от восторга, узнавая «старых друзей» с шикарно изданных репродукций в программах Русской оперы. За чаем он понял, что ему страшно повезло. Супруги собирались купить дом на Канарских островах и перебраться туда. Однако у них возникли сложности с деньгами. Это было очень длинное чаепитие, в ходе которого Никита Дмитриевич отобрал 8 эскизов Билибина по 800 долларов и 8 эскизов Коровина по 400 долларов. Остановились на сумме 10 тысяч долларов за 16 работ, что тогда равнялось 78 тысячам песет. К ним он прибавил 4 эскиза Александра Бенуа к «Павильону Армиды». Так собрание Лобановых-Ростовских пополнилось уникальными работами мирискусников.

Некоторые из приобретений коллекционера можно назвать чудом. Но бывало и так, что произведения уплывали прямо на глазах. Тут можно лишь сочувствовать и сокрушаться! С первой женой Михаила Ларионова, Натальей Гончаровой, художницей, испытывавшей большое влияние русского народного искусства и пользовавшейся одним из приёмов иконописи – передачей перспективы через высоту, Никите Дмитриевичу встретиться не довелось. Но он виделся со второй женой – А.Томилиной, люто ненавидевшей Наталью Сергеевну. В 1964 году, когда ни Ларионова, ни Гончаровой в живых уже не было, Томилина распродавала по дешёвке акварели Гончаровой – по два доллара за штуку. Создавалось впечатление, подмечал Лобанов, что она хочет побыстрее избавиться от её работ. Но при этом Томилина почти всегда отказывалась продать хотя бы одну из работ Ларионова. Никита Дмитриевич отзывается о художнице Гончаровой, как о подлинной волшебнице. И когда в коллекции уже было множество её работ, связанных с театром, князь сожалел, что о ней мало знают. Особо он выделял гончаровские «Эскиз костюма шаха Шахрияра. «Шехерезада» (1922) и «Эскиз задника к финалу «Жар-птица» И.Стравинского (1926).