Леонид Леонидов - Рампа и жизнь

И нет прежней, такой привычной радости, что приехал, мол, в матушку Москву.

В гостинице, где меня знали, как своего, постоянного клиента, никого из прежней администрации не было, попался только один старый коридорный, который, увидев меня, только махнул рукой и, не желая разговаривать, куда-то скрылся. Комнат свободных и в помине не было, пришлось с горемычным чемоданом направиться прямо в Театр, в Камергерский переулок.

Меня встретили, как Лоэнгрина, как спасителя от бурь и невзгод, как свежую голову, которая может что-нибудь придумать, изобрести, вызволить из беды.

Театр явно чахнул. На сцене шли какие-то репетиции, но уже чувствовалось начало агонии, слабеющий пульс.

Еще шли спектакли, но это уже была тень прошлого, выцветший негатив, пожелтевшая фотография…

Встретив меня В. И. Качалов, вместо приветствия, шутливо продекламировал:

От всей этой картины у меня сжалось и замерло сердце: чем помочь и как? Сломался какой-то главный винт, исчезла таинственная энергия – и где тот врач, который мог бы излечить этот недуг?

Театр еще до моего приезда пришел к мысли:

– Надо всеми правдами и неправдами покинуть Москву, перебраться в какой-нибудь южный центр, обосноваться там, подкормиться и тогда уже решить, что и как делать дальше, к какому берегу приткнуться, куда идти и куда повертывать? Леонидов только что приехал с юга, вид у него дай Бог всякому, он знает обстановку, все входы и выходы, кому, как не ему, обмозговать все это, конечно, сложное, но необходимое предприятие.

– Иначе Московский Художественный Театр, гордость Москвы, прикажет долго жить…

Для меня стало ясно, что речь идет не мало, не много, как о переселении народов! И стало не менее ясно, что по крайней мере для ближайшего времени это – мечта совершенно несбыточная.

Но вот вопрос: как об этом скажешь голодным людям? Какие слова найдешь? Какие доводы? Легко сказать – переехать! Но как? На чем? Верхом на палочке?!

С холодным ужасом вспоминал свое путешествие из Харькова в Москву, но никто ничего и слышать не хотел.

Мечта была одна: Юг, благословенный юг, где грудами на базарах лежит божественная картошка и крупная соль… Лоэнгрин должен спасти свою Эльзу и на волшебной лодочке, запряженной лебедем, отвезти ее в страну… где есть картошка! А когда утроба насытится, тогда снова, как встарь, проснется вдохновение, тогда снова услышим божественный глагол, создадим новый репертуар, повезем его в Европу, в мир, в Пикадилли, в Альказары, в Елисейские Поля!..

Бред, сумасшествие, – чем тут поможешь?

После длительной работы, после бесчисленных и утомительных переговоров, было решено: пока не двигаться и Москвы всем театром не покидать. Тогда я решил выехать «частично». Составим труппу для двухтрех чеховских пьес и поедем, а там, с Божьей помощью, и остальных вызволим.

В смысле репертуара я наметил две чеховские пьесы: «Дядя Ваня» и «Вишневый сад». Кроме того в этот же план входили: спектакль-концерт, пьесы одноактные, драматические отрывки и чтение.

Для выполнения этого плана нужны были всего на всего: В. М. Греч, Н. Н. Литовцева, О. Л. Книппер-Чехова, Е. Ф. Краснопольская, М. А. Крыжановская, В. В. Орлова, В. Н. Павлова, Н. Г. Александров, П. А. Бакшеев, И. Н. Берсенев, В. И. Васильев, В. И. Качалов, С. М. Коммисаров, Н. О. Массалитинов, П. А. Павлов, Н. А. Подгорный, П. Ф. Шаров. Художник-декоратор И. Я. Гремиславский и режиссер-администратор С. Л. Бертенсон.

Я предложил поехать сначала в Харьков, а там видно будет. Надо было видеть суетливость, взвинченность и нетерпение этих изысканных и избалованных судьбой людей.

Они все еще продолжали играть, повторять все те же слова, сохранять все те же мизансцены, но в то же время было ясно, что они, как говорят музыканты, не доносят на полтона, – и это, конечно, было результатом голода.

С огромными трудами и усилиями удалось, наконец, раздобыть отдельный вагон, в какой-то благословенный час артисты погрузились в него и, как аргонавты, тронулись на поиски золотого руна.

Лично я поверил в это дело только тогда, когда почувствовал, что колеса загудели, покатились по рельсам.

А когда прибыли в Харьков, то стало очевидно, что это то, что являлось пределом, кульминационным пунктом всей моей антрепренерской карьеры. Такие сны не снились ни английскому Куртису Брауну, ни датскому Карлу Стракошу, ни американскому Барнуму.