Всеволод Чаплин - Вера и жизнь

В конце восьмидесятых я активно дружил с товариществом художников «Москворечье» – назвали его в честь камерного зала в Садовническом проезде, где молодые приверженцы русского реализма устраивали выставки. Участвовали и мэтры – Михаил Кугач, Вячеслав Стекольщиков, молодежью же тогда считались Николай Анохин, Иван Дмитриев, Сергей Присекин. Все эти люди активно выступали против наступления попсы и авангарда, а их приверженность реалистической школе обосновывалась христианскими ценностями. В ходе бурных посиделок с патриотическими лозунгами и проклятиями в адрес массовой культуры рождались и новые идеи. Появлялись интервью, задумывались круглые столы, организовывались выставки – одна из них прошла на Погодинской, в Издательском отделе Московского Патриархата.

Вернемся от «патриотов» к «либералам» – общаться доводилось и с теми, и с этими. К концу восьмидесятых в полудиссидентской среде уже существовала настоящая христианская культура – мотором ее формирования был отец Александр Мень. Корни этого арт-потока находились в Западной Европе, но именно поэтому он мог быть воспринят на ура позднесоветским обществом. Были по-любительски дублированы многие зарубежные христианские фильмы, в основном католические. Были переведены и распеты песни общины Тэзе – католико-протестантского монашеского братства, уже несколько десятилетий собирающего по сто тысяч молодых людей на молодежные встречи в разных европейских городах. Было издано – по крайней мере в «самиздате» – множество литературы. Были свои легенды: например, Сандр Рига, самобытный художник, создатель подпольного журнала «Призыв», отсидевший в спецпсихушке и слывший одним из немногих несломленных диссидентов. С Сандром мы провели массу времени в долгих разговорах о том, как вывести его мысли и историю его жизни на пространство общедоступной культуры и в СМИ. Увы, ничего не получилось – после нескольких выступлений в крупных московских домах культуры он остался принципиально «камерным» человеком, а в середине 90-х вернулся на родину, в Латвию. Похоже, вплоть до этого времени он ожидал, что за ним вновь начнет охотиться КГБ.

Многократно больше шансов выйти в «массы» было у христианского молодежного клуба «Осанна», состоявшего из учеников и последователей отца Александра Меня. Лидеры клуба – Андрей и Карина Черняки – собирали молодых и не очень молодых людей, вместе молились, пели песни, смотрели и обсуждали фильмы, изучали основы христианского вероучения. Конечно, они были сильно ориентированы на Запад, особенно на католические молодежные движения и на русских богословов-эмигрантов. Но в конце восьмидесятых и начале девяностых как раз это молодежь и привлекало.

Я просиживал дома у Андрея и Карины целые вечера. Ребята туда приходили думающие и, как бы сказали сейчас, креативные. Мы пили чай и вино, обсуждали планы проведения концертов, издательские программы, работу на радио, выход на «большой телеящик». Увы, все планы заходили в тупик – и я долго не мог понять почему. С теми, кто тогда контролировал большие залы и телеэфир, проводились какие-то встречи, но очень быстро переговоры вяло затихали. Мои друзья из «Осанны» рано или поздно начинали говорить: «Ну как мы с ними можем работать? Это новые русские, вчерашние комсомольцы. Они обязательно все испортят». На домашних же посиделках все продолжалось по-прежнему, и я вновь и вновь говорил себе: «Эх, вот это бы в «Олимпийский», а потом в эфир»… В общем, выйти из узкой, психологически комфортной полудиссидентской среды так и не удалось. Система «свой – чужой», основанная на недоверии к «советским», а потом рядовым постсоветским людям, не позволила преодолеть клубный, а то и кухонный формат. Между прочим, «Осанна» продолжает действовать – есть даже помещение в центре Москвы. Но о клубе почти никто не знает и не узнает – только «свои», несмотря на заявленную миссионерскую цель.

В середине восьмидесятых заговорили о христианских мотивах на театральной сцене и в кино. Вскоре появились первые православные театры – например, «Глас», созданный Никитой Астаховым и Татьяной Белевич и существующий до сих пор. Николай Бурляев постепенно продвигал свой кинофестиваль «Золотой витязь». Большинство людей – особенно актеры, режиссеры и зрители, постепенно приходившие к Богу, – принимали это очень позитивно.

Впрочем, некоторые говорили (как и сейчас говорят) о несовместимости лицедейства и христианства. Конечно, древние церковные запреты на участие в театральных представлениях и даже на присутствие на них были вызваны тем, что «позорища» носили языческий либо развратный характер. Но, помимо этого, в неприятии актерства был и иной, глубинный резон. «Перевоплощение» все-таки связано с неправдой. Христианин призван всегда быть собой, не говоря от чужого имени. Если же он, даже «понарошку», отождествляет себя с грехом, злом, нечистой силой – то это таинственно влияет на его душу, даже помимо понимания самого человека. Как только ты впускаешь зло в свою жизнь, даже «играя», оно начинает работать с тобой и в тебе «по-серьезному». Многие актеры это понимали и понимают. Помню, как одна известная актриса пришла к митрополиту Питириму и спросила его: «Что мне делать? Заставляют играть Женни Маркс»… Владыка только вздохнул: призвать отказаться от роли он побоялся, но и одобрить этого дела не мог.