Всеволод Чаплин - Вера и жизнь

Старая церковная присказка, которую приписывают еще святителю Московскому Тихону: «Единственный в Москве диакон, который не пьет, – это памятник Ивану Федорову».

Однако проблему практически решило современное обилие работы. Священнику сегодня пить некогда – он слишком востребован и в храме, и вне его. На некоторых церковных трапезах, которые в былые годы превратились бы в долгие возлияния, большинство духовенства к спиртному не притрагивается или делает пару символических глотков, а иногда прикидывается, что делает. Замечены и случаи наливания воды в водочные рюмки и симуляции бурного веселья. Некоторые при этом могут, что называется, помечтать:

– Да, отец, что ж за время такое… Не посидишь, не расслабишься. Мне сегодня еще в школу и на концерт, вечером пару текстов надо написать, а утром совещание. Ну нет, давай соберемся в конце месяца… Или в начале следующего… Хотя и там как-то сложно будет… В общем, давай я тебе в «Фейсбуке» напишу.

В провинции пока еще могут «посидеть», особенно в связи с приездом гостя, у которого можно что-то поразузнать. Я в последние пару лет чиновничьих командировок старался жестко уклоняться от ужинов в церковной среде, потому что знал: это до утра. Иногда получалось, иногда – нет. В какие-то моменты приходилось делать страшные глаза, хвататься за компьютер и закрываться в гостиничном номере. При этом, впрочем, я не лукавил: текущая работа с текстами отнимала полночи.

Впрочем, никакого греха в том, чтобы выпить за трапезой вина, добродушно побалагурить и даже попеть песни, я не вижу. Старался и стараюсь собирать за такие трапезы побольше людей – иногда приходят и неверующие, и ищущие, и власть имущие, и оппозиционеры. Просидеть можем часов по шесть, до последнего неожиданного гостя. И все ведут себя достойно. Приходилось, правда, сталкиваться с другой проблемой: иногда церковные трапезы по большим праздникам превращаются в бесконечную череду длинных тостов с восхвалениями архиерея, настоятеля или «важных» светских гостей. Знал один приход, где старший по церковному званию все время поднимал здравицы за старшего по званию светскому, расточая каждый раз похвалы минут по пять, и тот отвечал взаимностью в таком же «формате». Остальные сначала тихо посмеивались, потом начинали скучать и даже засыпать. Уйти из-за стола, понятное дело, было нельзя. Помня об этой «традиции», теперь на первую же попытку сказать тост в мою честь сразу реагирую так:

– Друзья, если я за столом главный, действует железное правило. Не употребляются две пары слов: «Pussy Riot» и «отец Всеволод».

Сам слышал, как военный чин произносил такой вот тост, держа в руках подарок архиерею:

– Владыка, Господь сказал: «Бог любит троицу». Вот мы от нас троих, с моими замами, вам тут бутылку принесли. Для персонального причащения!

Еще одна широко обсуждаемая беда – хамство церковных служащих и некоторых священников. В советское время оно было довольно широко распространено, особенно в тех приходах, где сложился непрерывно работающий «требный конвейер». Епископ Вятский Хрисанф в 80-е годы рассказывал, как в цивильном костюме зашел в храм Всех Святых на Соколе, тогда почти единственный на весь северо-запад Москвы и ломившийся от «захожан». Старушка, следившая за порядком в притворе, верещала на ничего не понимавших женщин:

– Куда без платка, бесстыжие?

– А вы посмотрите, на клиросе тоже без платка стоят, – попытался урезонить ее владыка, говоривший с легким украинским акцентом и имевший несколько «южный» облик.

– А они по благословению!

– А может, эти тоже по благословению?

– А ты-то, жид, что про это понимаешь? Шел бы отсюда!

Из иподиаконских историй. Архиерей выходит из храма после службы. В дверях перед папертью застряла старушенция. Не пускает стайку девиц, кричит:

– Шалавы, шлюхи! В чем в храм пришли! Срам! Вон отсюда!

Владыка трогает ее за плечо посохом, говорит:

– Мать, уймись. Архиерея пропусти…

Та – ноль внимания. Иподиакон рассказывает: «Судя по всему, глухая была. Kричала ведь так, что на весь храм было слышно! Подождали минуту. Бабка, кстати, подпрыгивала и вращалась вокруг своей оси, как соковыжималка советского производства. В конце концов повернулась к архиерею. И продолжает визжать:

– Дуры размалеванные! Вон из храма! Не пущу!»

«Видать, еще и слепая была, – заключил рассказчик. – Но какая энергичная! Нам бы так…»