Всеволод Чаплин - Вера и жизнь

В первой половине восьмидесятых приехал на Пасху в Тулу. С трудом прошел через обычные тогда кордоны дружинников, не пропускавших на службу молодежь. В храме, конечно, было большинство бабушек. Вся окружающая реальность тщилась заключить Церковь в душное, умирающее гетто. Но вот началась служба, и Владыка Герман (Тимофеев) с необычайным подъемом воскликнул: «Христос воскресе!» Вся его манера служить, как и сейчас, несла в себе нечто вселенское, открытое, апостольское. Начали читать Евангелие – на греческом и латинском, на современных европейских языках. И то, что происходило в храме, совсем не было похоже на гетто. Скорее наоборот: именно вовне, среди мрачных дружинников и сдерживаемой ими полупьяной толпы, царили духота, замкнутость, безысходность. Храм же вмещал весь мир, и главное – вмещал радость Воскресения Христова. Ту радость, которая открывает горизонты и сердца.

Наконец, многие москвичи и питерцы ездили к знакомым священникам в отдаленные деревни. Там, кроме настоятеля, в приходе часто было лишь несколько старушек, одна из которых формально считалась старостой, вторая – казначеем, но, по сути, священник все-таки управлял приходом сам. В таких местах можно было и исповедоваться по полчаса, и с батюшкой беседовать за полночь, и попеть-почитать во время богослужения – благо «чтецов в законе» и вообще мужчин, умеющих читать по-церковнославянски, там не было, а на клиросе стояли, как тогда говаривали, «полторы бабки». Кое-где была и система, описанная сельским духовенством следующим образом: «Сам читаю, сам пою, сам кадило подаю».

Ради такой невиданной в Москве «свободы» люди ездили в Калужскую, Владимирскую, Ивановскую, Тульскую области – туда, где архиереи не боялись собраний молодых людей в приходах, а главное, рукополагали и не притесняли тех, кто такие собрания мог иногда устраивать. Гораздо хуже обстояли дела в областных и районных центрах, куда дотягивались руки всесильных «уполномоченных» и где часто служили «чиновные» отцы, больше всего боявшиеся за благополучие своих семей и за спокойное течение сытной, размеренной жизни. Так было в Тверской области, в Смоленской (до прихода туда нынешнего Патриарха), в Рязанской, да и в большинстве других. Духовенство тамошних городов и крупных сел там могло без доли иронии сказать:

– Зачем нам эти москвичи-философы… От них доходу никакого.

«Философы», впрочем, отвечали взаимностью. Один московский поэт так описал отношение провинциального духовенства к отцу Александру Меню:

В церковной кружке, братцы, денег много – Не зная бед, жри водку, ешь курей. Но все опять не так, опять не слава Богу, Ведь по-людски не может жить еврей.

Впрочем, уже в конце восьмидесятых многие священники, и отнюдь не только и не столько евреи, причем подчас люди весьма немолодые, решительно отказались от спокойной подсоветской жизни, состоявшей почти исключительно из совершения богослужений и «треб» – крещений, отпеваний, изредка венчаний. В приходах появились первые кружки, лектории, группы милосердия, воскресные школы. Довольно сильную систему обучения основам веры создал отец Георгий Кочетков – его община состояла и сейчас состоит из целого ряда «малых братств», руководимых мирянами. Когда в начале 90-х годов их начали шельмовать и выдавливать из Церкви, я был одним из двух действующих церковных чиновников – вместе с пожилым уже отцом Виталием Боровым, – подписавших письмо в их защиту. Впрочем, я не мог и не могу одобрить двух тенденций в деятельности отца Георгия и его духовных чад. Это чрезмерное следование либеральному эмигрантскому богословию и предельная концентрация на личности и указаниях «лидера» – вплоть до нежелания слушать почти всех других священников и отсутствия контакта с ними. Что будет с этой общиной, когда лидер состарится или отойдет в мир иной, никто сейчас не решится сказать…

Часть духовенства и особенно старост удивлялась новым инициативам и подсмеивалась над ними. Один «маститый» протоиерей из Украины как-то за ужином, по-детски искренне, спросил меня:

– Слушай, что за штуку вы тут в Москве придумали – воскресные школы? Расходы, хоть небольшие, но есть. А доходов – ноль! В чем смысл-то?

Религиозная безграмотность после советских лет была чудовищной. Один батюшка рассказывал, как в начале девяностых только что открывшийся монастырь посетила экскурсия. Прилично одетая дама, умильно взирая на иконы, говорит свой спутнице: