Всеволод Чаплин - Вера и жизнь

Убеждения – или скорее интуитивные умопостроения – у Жириновского часто менялись. Оставалось одно – умение ответить ожиданиям многих людей. А значит – остаться «на плаву». Другого такого политического долгожителя в России нет – даже Зюганов реально пришел на федеральную общественную сцену позже.

Мне приходилось выступать на нескольких съездах ЛДПР, особенно в период ее «угрожающего», по мнению либеральных интеллигентов, расцвета – когда залы были заполнены крепкими «соколами» в униформе. Почти всегда удавалось сказать что-то критическое, но партийцы критику выслушивали. Лидер часто говорил о поддержке Православия, хотя его религиозность видится мне поверхностной до номинальности. Представители ЛДПР в Госдуме почти всегда поддерживали Церковь, хотя и не отваживались спорить с Администрацией Президента, когда наши позиции с ней расходились. Подчас разными были у нас позиции и с самим Жириновским, особенно в случае безнравственных поступков с его стороны.

Протоиерей Всеволод Чаплин выразил надежду на покаяние лидера ЛДПР Владимира Жириновского, который оскорбил журналисток в Госдуме и позволил себе публичное богохульство. «Владимир Вольфович неглупый человек. Надеюсь, он поймет, что поступил неверно и по отношению к имени Божию, и к общепринятым нравственным нормам», – сказал отец Всеволод порталу «Интерфакс». Не вполне понимая, что вызвало «такое негодование господина Жириновского», священник предположил, что, «может быть, оно и не было абсолютно беспричинным, как это иногда бывает». «Но в любом случае такие приступы гнева, тем более когда во гневе имя Божие кощунственно соединяется с призывами кого-то изнасиловать, это, конечно, вещь, недостойная христианина, и нуждается в покаянии», – заключил он.

Сейчас Владимир Вольфович – не смейтесь – выглядит как мудрец, говорящий хохмами (не забудем, что это слово в переводе с древнееврейского означает мудрость). Уверен: при всей эксцентричности история России запомнит его по-доброму.

«Яблоко» всегда воспринималось в публичном пространстве как партия антиклерикальная и чуть ли не антихристианская. С одной стороны, такую роль ей определили журналисты. С другой стороны, сами партийные активисты подчас выступали то против строительства храмов, то против изучения в школах основ православной культуры.

Впрочем, основатель партии всегда явно испытывал симпатию к религиозно-общественной дискуссии. Мы даже провели – единственный за всю историю отношений Церкви с партиями – системный диалог по ключевым темам. Как всегда в таких случаях, договорились о серии встреч, но первая оказалась и последней – повлияла негативная позиция многих «яблочников» по проектам, предполагавшим усиление общественной роли Православия.

В любом случае Григорий Алексеевич открылся мне как думающий, готовый выслушать любые мнения политик. Никогда не спрашивал, верующий ли он. Но полагаю, что пережитые личные трагедии, как это часто по воле Божией бывает, натолкнули его на размышления о вечности. Наверняка времени для этих размышлений было больше, чем у некоторых других партийных лидеров, оставшихся в центре практической деятельности и замученных «текучкой». Однако Россия немало теряет от того, что Явлинский сегодня почти не участвует в общенациональной дискуссии. Да, преобразовать страну за пятьсот дней было невозможно – да и цель такая вряд ли была правильной. Но «свежий» либеральный взгляд на происходящее сегодня очень нужен – как и «свежий» консервативный.

Главный кукловод российской политики 90-х годов и прошлого десятилетия всегда собирал и сегодня собирает множество негативных оценок. Его обвиняют в манипулировании людьми и социальными группами. Все так: начиная с позднеельцинской поры прямой диалог власти с обществом, особенно на площадке СМИ и предвыборных дебатов, был заменен политтехнологиями. Лица, имевшие нулевой авторитет в народе, побеждали на выборах именно благодаря медийно-политическим манипуляциям. Глеб Павловский, Сергей Марков, Марат Гельман и другие операторы предвыборных процессов получали и раздавали огромные средства – посреди нищей страны. И, как многие тогда говорили, над всем этим парила «зловещая тень Суркова».

Начав общение и сотрудничество со всесильным тогда замглавы президентской Администрации, я имел массу предубеждений – упомянутые отрицательные оценки поступали и из кулуаров, и из публичного пространства. Но реальный Сурков оказался гораздо глубже и честнее образа, созданного чиновничьими сплетнями и журналистскими «разоблачениями». Во-первых, это оказался вдумчивый человек, способный реагировать на новые для себя реалии и неожиданные для себя мнения и быстро менять позицию. Во-вторых, он всегда готов был выслушать. В-третьих – и для меня как переговорщика это было главное, – с ним можно было спорить, находить максимально приемлемое решение, иногда неожиданное, и твердо договариваться. Следующей задачей было объяснить итоги договоренностей собственному руководству, убедить его в том, что некоторые вопросы не нужно решать жестко, а на 100 процентов их вообще не решить. Впрочем, при Суркове не было случая, когда по 70–80 процентам позиций не удавалось договориться – что при обсуждении новых законов, что при дискуссиях о формате государственных мероприятий с церковным участием.