Алмагуль Умирбекова - Яблоневый сад

Дед очень любил моего мужа Гарика, любил как своего сына. Они могли болтать часами на самые разные темы. Даже сватать невесту своему другому внуку он категорически отказался ехать без зятя. Специально вызвал его из Уральска, отложив сватовство. И только когда Гарик смог приехать, отправился с ним за невестой для внука. Через горы. Как когда-то – за своей красавицей Аспет…

Мне всегда казалось, что мой красивый дедушка будет жить вечно, я ведь никогда и не видела его дряхлым и больным. Или он всегда хорохорился и старался, когда мы редко встречались. В общем, смерть деда застала меня врасплох. Последняя поездка в Алма-Ату на последнюю встречу с ним произошла летом 1980 года. Поездка, во время которой я должна была с попрощаться с моим верным другом.

Он уходил в страданиях по своей матери, сыну и мне. Так мне рассказали очевидцы. В одно солнечное алма-атинское утро он встал, попил чаю, собрал небольшую котомку с вещами и ушел из дома, оставив позади любимый яблоневый сад. Маленькому правнуку, игравшему во дворе, он сказал, что поехал к Алмагуль. Ко мне.

Я сирота военного времени. Таких, как я, много, мы дети войны. Войны, забравшей у нас родителей. Нужна ли вообще была та война? Жертвами каких политических игр стали наши родители? За что небеса отняли у моего деда единственного сына? Нас называли и называют «безотцовщинами». Мы выросли без отцов. Все правильно. А я не то, что выросла без отца, я никогда его и не видела. Как и он меня. Иногда думаю, каким он был? Что он любил? Знаю, что был умным, воспитанным, играл на гитаре. Но это от других людей, сама я его так и не узнала. Нет, вы не подумайте, что я жалуюсь. Судьбой своей я довольна. Но, знаете, нет-нет, и посещает мысль: а если бы он был жив, как бы все сложилось?

Отца мне заменил любимый дед. И баловал меня, как, наверное, баловал бы отец, и любил меня, как, наверное, любил бы отец. Но… Как бы правильно объяснить? Есть какое-то чувство, что в стене моего «родового дома» отсутствует главный кирпичик.

Мой отец Абикен родился в 1920 году. Рано оставшись без матери, он стал правой рукой деда, наравне с ним возглавив осиротевший дом. Он всегда хорошо учился, был лидером и в школе, и в институте, где учился на горного инженера. Мечтал, наверное, добывать из земли спрятанные там богатства. Не пришлось, не успел. Страна вдруг вспомнила про него, когда начала подготовку танкистов для грядущей войны. И его, желторотого студентика, только закончившего первый курс, забрали на учебу в Саратовское танковое училище в далеком 1940 году. Уже пахло в воздухе войной. Уже собирали советские танки. Уже готовили будущих танкистов, одним из которых должен был стать мой папа. Будущий горный инженер сменил университетскую скамью на военные танки: «Матильды», «Валентайны», «Шерманы», Т-26, БТ-7 и Т-134. А как ему шла военная форма, вы даже не представляете! Высокий, статный, красивый! Сколько смотрю на его старые редкие фотографии, не перестаю им восхищаться!

Закрываю глаза и представляю… Вот он сидит на лекции и мечтает, какая у него сложится жизнь после института? В амбициях ему, конечно же, было не отказать. Не каждый в годы войны удостаивался чести быть кандидатом в ряды коммунистической партии. А мой отец, командир танка, был ею удостоен. Эх, как бы он пригодился нашей стране после войны! Наверное, точно стал бы Героем Социалистического Труда, лауреатом государственных премий в области горной инженерии, или доктором технических наук, или профессором в родном Университете… Да он легко мог «примерить» на себя любую из этих ролей, но судьба распорядилась за него, отправив его, двадцатилетнего мальчишку, на встречу со своей совсем молодой смертью.

Видный студент столичного института, конечно же, пользовался невероятным успехом у девушек. А как вы думаете? И в одну из них он влюбился, да так сильно, что украл ее с соседней улицы родного колхоза. Они, молоденькие, бежали по кукурузному полю и громко смеялись, предвкушая счастливую и долгую семейную жизнь. Избранницей отца стала девушка по имени Панар, она училась в педагогическом институте на физико-математическом факультете. Отцу было 20, а ей 18 лет. Дети! Что они тогда понимали? Разве знали, что времени им отведено ровно три месяца. Это был срок их семейного счастья. А может, молоденький студент Абикен неспроста торопился с ранней женитьбой? Может, чувствовал холодное дыхание своей молодой смерти? Торопился, чтобы у деда осталась внучка? Кто знает…