Алмагуль Умирбекова - Яблоневый сад

Еще помню Нурбапу, старшего двоюродного брата. О, он был местным вожаком, которого боялись все. Нурбапа держал под контролем все улицу. Да что улицу, весь колхоз! Все прятались по углам только при одном его появлении. Он был крутым, а я пользовалась его беспрекословной репутацией. Никто даже пальцем не смел меня тронуть, зная, что он мой брат. Все мы были под его «крышей».

Дедушка отпускал меня к маминой родне на соседнюю улицу очень редко и только на один час. Без его согласия убегать туда было невероятным преступлением. Однажды так и случилось. Дед, узнав, что я убежала без спросу, в бешенстве взнуздал коня и примчался в дом дяди Садвакаса с криками и бранью: “Где моя внучка! Верните мне ее немедленно!”. Попались под горячую руку и снохи. А посуды было перебито тогда просто немерено. Мы с моими маленькими подружками в страхе спрятались в чулане и наблюдали жуткую картину через щель в двери. Когда дед направился к чулану, маленькая Жибек натолкала мне в рот талкан (сухое пшено), чтобы я случайно себя не обнаружила. Пшено забилось мне в горло, забив трахею. Я посинела и стала задыхаться, еле меня тогда спасли.

Сейчас, спустя годы, я, конечно, понимаю, чего опасался дед. Я была единственным его сердечным лекарством, бальзамом на горестную душу. Он плакал всегда. Знать, что сын сгорел в танке, что не осталось даже могилы… Что он чувствовал, мой бедный дедушка, о чем думал по ночам? Наверное, каждую ночь с того самого дня, когда пришла «похоронка» и до самой смерти он ежесекундно «сгорал» в том самом танке вместе с единственным сыном. Каждый раз, когда дед возвращался домой на своем коне, он рыдал в голос, и только я могла его успокоить. Он тогда садился на землю, обнимал меня и тихо выл. Все тише и тише.

Мамина родня была опасным вражеским станом, который, не дай бог, мог посягнуть на общую внучку. Они же тоже имели на меня права. Но деда было не переубедить! Что уж тут говорить, если он ревновал меня даже к бабушке Рысты, своей второй жене. Та ко мне всегда хорошо относилась, даже как-то по-особенному сердечно и тепло. Я даже иногда боялась, вдруг она исчезнет и бросит меня. Засыпая, я всякий раз наматывала на руку подол ее длинного шелкового платья, чтобы в случае, если она задумает скрыться, сразу же ее разоблачить. Рысты меня по-своему любила… Или жалела…

Поколотила она меня только разок, но того раза хватило ей на всю оставшуюся жизнь. В те времена, а дед мой был председателем колхоза как- никак, очень ценилась хрустальная посуда, которую хозяева обязательно выставляли напоказ, демонстрируя таким образом степень своей зажиточности и благосостояния. Так вот однажды я разбила любимую бабушкину вазу. Рассматривала через нее солнышко и уронила. Ох, как бабушка тогда расстроилась! Да так расстроилась, что наградила меня увесистой пощечиной. А я еще та артистка! Меня же не то, чтобы не били, с меня пылинки сдували. Уж я устроила тогда истерику и от потрясения слегла с высокой температурой. Таким злым дедушку, как в тот день, я больше не видела! Он тогда так рассвирепел, узнав, что Рысты меня побила! В доме разразился огромный скандал, а бедной бабушке так влетело, что, думаю, она навсегда запомнила, что от меня надо держаться подальше. А потом дедушка весь день носил меня на руках и кормил всякими сладкими вкусняшками. В общем, мне еще и привалило.

А вообще дед и Рысты жили дружно, все всегда делали вместе. Она и проводила его в последний путь, заменив ему любимую жену Аспет, его детям – мать, а мне – бабушку. Впрочем, почему заменив? Другой бабушки у меня не было, и я ее очень любила. Она всех нас подняла на ноги, заботилась о каждом, и я ей очень за это благодарна. Рысты пыталась и сама стать матерью, родив с десяток детишек, но все они умирали один за другим. Одни – при родах, другие – в раннем младенчестве и детстве. Не дал ей бог своих детей, видимо таким образом оберегая потомков умершей Аспет, которая и на том свете беспокоилась, что, если у Рысты появятся свои дети, Абикен и Щекер потеряют часть ее тепла и заботы. Но это только мои домыслы.

Справедливости ради надо сказать, что одна из дочерей Рысты и деда, Кенескуль, все же дожила до целых шести лет! Дед рассказывал, что она была очень смышленой, наизусть читала стихи и быстро располагала к себе людей. Умерла она скоропостижно. И знаете, что удивительно, я появилась на свет как раз в тот день. Люди, пришедшие на похороны девочки, утешали плачущих родителей: “Бог забрал одного ребенка, но подарил вам другого! Забрал дочку, а подарил внучку!». Уж не знаю, за что Рысты было послано столько испытаний. Это же уму непостижимо, потерять столько детей! Еще одна ее дочка Арзанкуль, с которой мы росли вместе, умерла от острой инфекции. Причем заболели мы вместе, нас лечили местные знахари, отпаивая травяными настоями и зачитывая спасительными молитвами. Выжила только я. Теперь понимаете, что с какой стороны ни посмотреть, я одна была эликсиром от душевной боли для своего изможденного потерями деда.