Вячеслав Смирнов - Напокишу. Книга о моем отце

Сегодня состоялось третье заседание суда. Пришли ответы на все запросы, но в документах наблюдалась все та же путаница: нельзя было достоверно определить, на каком этапе в папины документы вкралась ошибка с неточным указанием места рождения. Несмотря на то, что на основании имеющихся документов нельзя было сделать однозначный вывод, судья вынес решение в мою пользу. Это не значит, что заменят свидетельство о смерти и непременно укажут, что отец родился в Заручевье, а не в каком-то ином месте. Вывод суда – лишь о том, что я действительно являюсь сыном своего отца. Пока не знаю, устроит ли такая формулировка нотариуса. Судебное решение можно будет получить через пять дней.

Папа отдыхает в дачном домике, 5 июня 1986 года

Насколько я понял, когда в 2002 году проходила единая замена всех российских паспортов, папе в паспорт в графе места рождения вписали несуществующий населенный пункт – село Вологодское. Впрочем, в ответе на запросы указано, что в Чагодощенском районе Вологодской области села Заручевье тоже не существует. Что неудивительно: села не стало после войны.

Я никогда не был близок с отцом, хотя и жили вместе всю жизнь. Даже воспоминаний не осталось: не было совместных игр в детстве, не было общих дел в более позднее время. Мы даже ни о чем не разговаривали: не обсуждали книги, фильмы, спектакли, не говорили о политике, спорте. Даже погоду не обсуждали.

При всем при этом смерть отца стала для меня тяжелейшей травмой, от которой я не могу оправиться до сих пор.

В моей жизни с самого детства всегда присутствовала только мама: и как наставник, и как друг, собеседник.

Если смерть отца была воспринята мной так эмоционально, то что же со мной будет, когда не станет мамы?

Наконец-то сегодня приснился отец. Но, правда, в дискомфортной, конфликтной ситуации.

Папа моет картошку на обед, 5 июня 1986 года

Прихожу домой, а домашние на моем рабочем столе навели бардак: вывалили все из ящиков стола, рассыпали в беспорядке. Олег, например, какой-то сухой суп с вермишелью рассыпал по полу, я его горстями собирал. На столе среди завала бумаг и предметов лежал пакет с метолом или гидрохиноном – вскрытый, содержимое вывалилось. Рядом на краю дивана, опершись о спинку, сидел отец. Я в гневе схватил разорванный пакет с содержимым и швырнул отцу в лицо. Тот сидел молча, обсыпанный порошком, и смотрел на меня. Я заплакал, бросился извиняться, стряхивать химреактив с папиного лица. Папа молча пошел в ванную смывать порошок. По планировке это было похоже на нашу квартиру на ул. Победы, 70, где мы жили 30 лет назад, как раз в апреле исполнился этот тридцатник. Вот пока папа мылся, я и собирал с пола вермишель с приправами и сушеными овощами, которую рассыпал Олег.

Весь сон не помню, там еще какие-то детали были. Странный, непонятный сон. Беспокойный.

Был вчера в травматологии, суде, управляющей компании и в нотариальной конторе. В травматологии – потому что моя старенькая мама уже такая хрупкая, что сама себе наносит увечья, если оставить ее без присмотра. В управляющей компании – потому что в маминой комнате нужно заделать щель под подоконником, всю зиму дуло, дует и сейчас.

Папа на даче, 5 июня 1986 года

Час просидели в суде, ждали, когда выдадут судебное решение. Суд установил факт родственных отношений между мной и моим отцом. Вынужден заниматься такими странными процедурами, чтобы вступить в наследство. Но у нотариуса мою радость остудили: решение суда в законную силу не вступило, может быть обжаловано в течение месяца. О-хо-хо.

Сегодня мама в разговоре напомнила слово дянки – так папа называл рукавицы. Мы завтра идем на дачу, мама собирается надеть рабочую рукавицу на свою травмированную руку, и так работать – вот и вспомнили это папино слово. Папа употреблял некоторые слова из диалектов Вологодской области, но постепенно их вытеснил общепринятый русский язык. В детстве эти слова чаще звучали, потом реже. Из тех, что звучали – я уже всё позабыл.

Но одно слово помню – напокишу. Это значит – наизнанку. Я так и характеризую всю папину жизнь: напокишу. Не так она прошла, вся была вывернута, можно было по-другому ее прожить. Сейчас читаю мамины мемуары, разговариваю с мамой – жизнь могла по-другому повернуться, мы могли поехать жить в какое-то другое место, папе необязательно было расставаться с семьей, с близкими, и ехать вслед за мамой на край света. Но папа не обладал даром убеждения, и всюду следовал за мамой. А когда появились сначала я, потом Олег – папа не мог нас оставить, был рядом. Так вся жизнь и прошла напокишу. И закончилась напокишу.