Валерий Лашков - Шофёрские истории и разные размышления

Сцепы таскали из посёлка Северный («лесопункт»), там мама в войну работала, папа был «техноруком», электромехаником по существу, в этом посёлке я и родился. В качестве населённых пунктов Вытегорского района он не числился, по паспорту моё место рождения – деревня Белый ручей давно объединившаяся с посёлком Депо, а нынче и с селом Девятины (агломерат 8 на 3 км, на берегу Волго-Балта). От Северного до Депо около двух десятков километров, в настоящее время посёлок исчез.

В суровую зиму сорок четвёртого в Северный привезли под конвоем несколько сотен чеченцев, для местных – «чечены», как у Михаила Юрьевича. Все молодые, рослые, чернобородые (видимо, боевики). Жили в жуткие морозы в бараках. Работать в лесу, куда их гоняли конвоиры, отказывались, сидели в бурках вокруг костра, ни с кем не разговаривали ни в лесу, ни в посёлке. Даже дров для отопления бараков не пилили, в печь толкали жердь. Как, бабы говорили: «Они тоснут!» – именно так. К весне около половины умерли. В Северном было чеченское кладбище, я помню, а где оно сей час – не найти.

После чеченов прислали семьи фольксдойче из-под Одессы, эти хорошо работали, холостые переженились с нашими. В пятом классе белоручейской средней школы у нас было половина немцев. Во времена освоения целины им разрешили уехать на север Казахстана. Большинство уехали – привычка к степи, остались семейные с русскими жёнами.

Вернусь к коллективу грузчиц. В шестидесятые, слава богу, не голодали, у всех женщин были хорошие дети и, насколько я понимал, крепкие семьи. Об их отношениях с мужчинами я совершенно не знал, да и не интересовался, был видный, крупный мальчик, телёночек. Они ко мне очень хорошо относились, мне кажется, даже гордились мной.

Раз упомянул об гендерных отношениях (слово в русском языке приживётся – короткое, а суть отражает), приведу описание характерной сцены. Бригада грузит пакеты с прессованной корой, тяжело очень, все злые. К одной из них приходит муж с просьбой известной – на маленькую. Надя, красивая, хорошо сложенная, спортсменка-лыжница, очень сильно загорела под июльским солнце – мулатка, да и только. Стоит в чистеньком комбинезоне: «Витька, подойди», далее следует хорошо поставленный прямой удар в лоб, неудовлетворённый Виктор удаляется с печалью.

Мужики пили сильно, как говорится – « до смерти работаем, до полусмертипьём», но драк не помню. В гараже многие ездили пьяными, но аварий не было, помню, над водителем ЗИСа-автокрана посмеивались – «Если Костя с дамбы едет на первой, значит, ему придётся помогать вылезать из кабины».

Иначе – вспомним Александра Сергеевича «… прямо в грязь с коня калмыцкого свалясь, как зюзя пьян…», только вместо коня ЗИС-150. Кстати, пушкинское определение степени опьянения широко употреблялось в местном народе. Сейчас в посёлке пьют гораздо меньше, как и в России в целом – употребление спиртного в РФ за последнее десятилетие уменьшилось вдвое.

По этому поводу имеется некоторое размышление, основанное на личном опыте и наблюдении за ближайшим окружением (в основном, в студенчестве). На первых курсах выпивали довольно часто. Частота зависела от двух факторов: от необходимости сдачи зачета, экзамена, лабораторной, контрольной (с похмелья – проблемы) и финансового обеспечения. На четвёртом курсе напряженность учёбы резко снизилась, с финансами тоже стало легче (стройотряды), кроме того, два года подряд по два месяца у нас была технологическая практика на весьма сложном технологическом процессе, в котором была технологическая операция перекристаллизации из этилового спирта конечного, очень дорогого продукта сложного органического синтеза. Продукт принимала военная приемка, спирт был самой высокой степени очистки в тридцатилитровых флягах под пломбой приёмки. На операцию перекристаллизации требовалось сорок литров.

Оставшиеся двадцать литров использовать процессе на следующий день запрещалось – нет пломбы), поэтому их утилизировали желающие аппаратчики-студенты, а мастера (молоденькие женщины) не препятствовали, уходили из мастерской синтеза. Выносили в портфеле по пять литров, в общаге комната была уставлена литровыми бутылками из-под польского ацетона.

Однако мы, несуны, сильно не пили. Видимо срабатывал инстинкт самосохранения, думается, что так и в обществе. Однако, снабжали «шилом» студентов двух этажей седьмого корпуса студгородка на Новоизмайловском. Химики остроумно называют спирт «шило», видимо помня поговорку: «Шило в мешке, а вино в кишке – не утаишь».