Николай Ефимович - Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины

– Майя Михайловна просто бредила Кармен – и вы не могли не написать «Кармен-сюиту»?

– Было так: Майя показала Шостаковичу свое либретто по «Кармен», но он после раздумий, похвалив либретто, ответил, что нет, не возьмусь. Если, купив билеты на балет «Кармен», зритель придет в зал и не услышит «Хабанеры» или куплетов Тореадора, он, мягко говоря, будет сильно разочарован.

И тем самым Шостакович натолкнул меня на достаточно забытый жанр транскрипций классической музыки. Композиторы прошлого часто делали транскрипции произведений друг друга. Например, еще Бах – концертов Вивальди, Чайковский написал «Моцартиану», я уж не говорю про транскрипции Листа всех шубертовских вокальных сочинений. Так что эта реплика Шостаковича меня подзадорила и направила.

– Вал критики обрушился на вас за то, что не убоялись стать соавтором Бизе, вольничали с классикой!

– Все это было – и, может быть, даже большего градуса! И резкое отношение к самой постановке, к тому, что делала Майя, – ведь московский зритель в основном не принял спектакля. Весь этот хореографический язык, музыка – это было слишком непривычно для сцены Большого театра. Как все-таки прекрасно, что мы дожили до того времени, когда на телеканале «Культура» идет конкурс «Большой балет»: какие невероятные современные постановки! И вспоминаем…

– …как солоно приходилось?

– Да. И так было не только с «Кармен». С Анатолием Эфросом Майя сделала телефильм по тургеневским «Вешним водам»: это была очень интересная, удачная работа и Майи, и Эфроса, и актеров – Иннокентия Смоктуновского, Андрея Попова, балетного партнера Майи Анатолия Бердышева, прекрасного хореографа Валентина Елизарьева.

Что было после показа! На телевидение обрушились потоки писем. И Сергей Лапин, руководитель телевидения – образованнейший, кстати, человек, коллекционер поэзии 20-х годов, который рискнул показать этот спектакль по телевидению, – когда такой водопад негодования обрушился, немножко дрогнул. Издал брошюрку для служебного пользования, где были напечатаны эти письма: получалось так, что хороших было всего несколько, а отрицательных – много. И в первом же письме была дивная фраза, которую Майя с удовольствием повторяла, когда сейчас смотрела балетный конкурс на «Культуре»: «Что же вы творите, ведь у телевизора дети!»

– А правда, что однажды великий Бернстайн заявил вам: мне нравится вся ваша музыка, которую знаю, кроме «Кармен-сюиты»?..

– Он признался в очень необычной обстановке – плавая в бассейне…

– ?!

– Это было в отеле, мы плавали. И когда Бернстайн, который играл мировые премьеры двух моих сочинений, это сказал, я глотнул хлорированной воды.

– От неожиданности?

– Ну да, но эта его реплика, которая меня чуть не утопила, не сделала мое почитание, восхищение и уважение к нему ни на йоту меньше. У нас в Мюнхене никаких фотографий «стоящих» нет, кроме одной, где мы сидим с Бернстайном. И, конечно, несколько Майиных балетных. У каждого есть право на свою точку зрения. А он был великий музыкант.

– Родион Константинович, считают, что ваша музыка так популярна на Западе потому, что раскрывает «загадочную русскую душу», о которой любят поговорить иностранцы… Вы вводите в свои сочинения озорные частушки и даже молитвы с колокольным звоном, свирели, музыку русских провинциальных цирков…

– В Германии, где мы живем последние годы, действительно есть необъяснимая тяга к России. Каждый третий обязательно скажет, даже если ты с ним встречаешься первый раз, как мечтает на поезде проехать от Москвы до Владивостока. И некоторые едут. Один из редакторов мюнхенского радио, уже достаточно пожилой немец, сказал мне: «Это незабываемо, это чудо». Я его спрашиваю: «А в каком месяце ездили?» – «В октябре». – «В вагонах не холодно было?» – «Ужасно холодно, туалеты грязные (а я специально задавал провокационные вопросы)». Но в восторге говорит, что его все равно опять тянет в Россию.

– Может, они просто придумывают эту тягу?

– Они все читают Достоевского: по-моему, он у них на втором месте после Библии. Чехов – обязательно. Вот эту тайну тяги к России, я ее ощущаю просто физически. Поэтому, наверное, и в моей музыке они слышат какой-то душевный отзвук России. Хотя это же не намеренно – это мой код генетический, код той культуры, в которой я вырос. Их легко увлечь на российский замысел.