Александр Овчаров: Нити Судьбы

Тем временем положение на фронтах для немцев становилось катастрофическим и они решили использовать формирования РОА – Русской Освободительной Армии под командованием генерала Власова, которую сформировали из бывших военнопленных – узников концлагерей, с заверением, что их никогда не пошлют воевать против своих (я, в своё время, их пропаганде и нажиму с угрозой не поддался). А в Чехословакии ситуация для немцев с каждым днём настолько становилась неудержимой, что они, нарушив уговор, бросили на восточный фронт части сформированные из бывших русских военнопленных. Младший и средний комсостав был из русских, а старший из немцев.

И вот, в один из апрельских вечеров 45-го года прибегает к нам полька (она с братом работала у соседа) и сообщает, что у них в доме сидят несколько офицеров в немецкой форме, но говорят по-русски и не смогу ли я прийти узнать, кто они такие. Управившись с делами по хозяйству, я пошёл. Их было четверо: один капитан, два лейтенанта и младший лейтенант. Познакомившись и осадив гонор капитана, долго с ними беседовал. Я им объяснил их положение так как я уже был хорошо информирован о происходящих событиях и о ситуации на фронтах. Брат хозяина привёз из города мощный многоволновой аппарат, замаскировали его на сеновале и я ночами слушал радио, даже войсковые передачи. На немецком, русском и английском. В конце концов, убедил ребят остаться. Дивизия, к которой они принадлежали, была расположена в лесу вдоль шоссе, которое шло на Чехословакию, а до границы было не больше 60-ти км., а там уже фронт. Я им объяснил, что они идут на верную смерть, так как по радио слыхал, что их в плен не берут, а расстреливают на месте. Таким образом они остались, а на рассвете дивизия ушла. Разместили их среди крестьянских дворов, укрыв до конца событий. Через несколько дней я им сообщил, послушав радио, что от дивизии ничего не осталось. Так я им спас их жизни и мы со временем подружились.

Так я провёл часть 44-го и 45-го года пока в соседнем селе не повесили двух украинских девушек, предположительно за воровство. А ночью, в ответ, были сожжены несколько крестьянских усадеб «остарбайтерами» (так назывались восточники, насильно вывезенные в Германию). В репрессию, немцы «прочесали» всю окрестность и всех иностранцев: поляков, русских, украинцев и работников других национальностей, загнали в ближайший концлагерь «Матгаузен», куда и я попал со своими новыми приятелями. Но пробыли мы там не долго, так как с запада уже приближался фронт, а ночью даже была слышна канонада и видна зарница. Освободили нас американцы. У них я встретил одного офицера «Союзника», который говорил по-русски (сын русских эмигрантов). Он сразу же отвёз меня к моим хозяевам, а ночью привёз полон джип оружия и амуниции, для защиты от грабежа, так как все насильственно перемещённые в Германию начали грабить, насиловать и увозить всё, что могли захватить. Это были главным образом поляки. А мы с приятелями и ещё несколько русских, организовались и с оружием в руках охраняли местные хутора. Это нам пригодилось после.

Так как это ещё был фронт, и зоны влияния не были определены, проснувшись в одно прекрасное утро, оказались в Советской зоне. Американцы ночью отошли. Забегает ко мне средняя дочка моих хозяев и говорит: «Георг, Георг, во дворе русские солдаты с автоматами, чего-то хотят». Я вышел. Один из них на меня автомат направил, я ему – чего хотите, где ваш командир? Они смутились, успокоились и ушли. Через несколько минут приехал на мотоцикле капитан. Познакомились с ним и он объяснил в чём дело. Спрашивал, почему население принимает так недружелюбно освободителей, почему их боятся?

Я ему объяснил, какой террор и ужас в своей пропаганде проводила немецкая пресса и радио, по отношению к Советским войскам. Доходило до того, что нас объявляли кровожадными людоедами без всяких шуток, а местные этому верили. Он попросил меня ему помочь. Так как меня знали в этих окрестностях, я предложил капитану объехать все дворы и представить его как коменданта, что он с удовольствием и принял. И действительно, я объехал с ним всю окрестность, посещая двор за двором, представляя его и объясняя, что русские не такие дикари какими их представляла нацистская пропаганда. А он со своей стороны, просил сообщать о любом нарушении порядка со стороны его подчинённых. Везде, где я его представлял, чувствовалось хорошее отношение крестьян. А у капитана доходило до того, что объезжая свой участок, замечая, что кто-то нуждается в помощи в поле, привозил молодых ребят и они убирали, косили, помогали свозить скошенное, даже нашлись ребята, которые пахали. Солдаты уходили одарённые буханками хлеба, салом, мясом, маслом, яйцами. Что касается меня, после долгих разговоров он меня заверил: пока их часть будет здесь – не должен беспокоиться. Но, как это всегда бывает, их ночью сняли и куда-то отправили. А в занятые и разделённые между союзниками зоны, пришли войска НКВД и Смерш (это смерть шпионам). Они прочёсывали оккупированные зоны собирая всех, и нас забрали. Много там было: освобождённых, перемещённых, бежавших и прятавшихся… Я и мои приятели проходили, как бывшие пленённые командиры, не зависимо от чина. Нас держали отдельно, по несколько часов в день допрашивали, переезжая с одного места на другое. Нас не поставили под строгую охрану, но предупредили…