Александр Овчаров: Нити Судьбы

Петя! Валяясь в лагере под забором с такими же как и я доходягами, я давно попрощался с жизнью и было всё равно, что со мной будет. А теперь, восстанавливая силы, чувствовал просыпающийся интерес к жизни. Но к какой жизни? Я прекрасно понимал, что со мной случилось, было жутко, но не знал что делать. Думаю, ты меня поймёшь…

До отъезда я уже набрал вес, даже силу, но мускулы были слабые, висели как тряпки. Тут пришёл очередной приказ и подразделение дяди ночью погрузили на поезд и мы отправились, пересекая всю Германию, во Францию для охраны военных объектов, которые готовили немцы от Второго фронта Союзников. Во Франции мы прибыли в местечко Сен Мишель. Расположились в бывших французских казармах. Пробыв несколько недель, переехали в Дижон, а затем в Верден. Там я совсем почти поправился. Так как начальник отряда очень хорошо относился к дяде, мне выдали пропуск уходить и возвращаться когда я хочу. В Вердене видел памятник русским, там было несколько пушек русского производства и русское кладбище павших в боях за Францию. Удивительно, несмотря на войну, кладбище сохранилось чистым и убранным, белые кресты с фамилиями похороненных.

В Вердене встретил и живых участников экспедиционного корпуса оставшихся ещё с первой мировой войны, а также эмигрантов революции. Однажды познакомился с одним русским, владельцем ресторана, который оказался бывшим начальником Ревельского Его Императорского Величества порта. Поговорили с ним, он пригласил меня прийти после закрытия ресторана. Днём обслуживал немцев, а после собирались его друзья, бывшие царские генералы. Я был для них слишком молод, мне было 23 года, но их всё интересовало о России после революции. На все вопросы получали от меня искренние ответы, но я был патриотом СССР, отвечал им резко и крепко. После некоторого времени хозяин ресторана принёс несколько папок с бумагами. Разговор зашёл о том, как они за границей создавали комитеты по освобождению России от большевизма. Просмотрев некоторые бумаги я, сопляк по сравнению с ними, возмутившись, покрыл их матом, назвав всех сталинскими агентами, губителями миллионов невинных русских подвергшихся репрессиям. Знаешь, что они делали, они засылали в Россию своих «ходоков», которые составляли фальшивые списки, но с именами, адресами и местом жительства. На Кубани у них были составлены списки по сотням казаков с есаулами и полной организацией. Эти списки публиковались за границей и попадали прямо в СССР. А отсюда и все репрессии и расстрелы «по ошибке». Я вспомнил и рассказал, как у нас в одном колхозе арестовали старика сторожа, который и был, наверное, их ходоком так как у него было много тетрадей с фамилиями и именами. Тогда мы этому не придали значения, а сейчас, в разговоре, я понял, что это и была их работа. Просидели до 8 утра и мы расстались. Я ушёл злой, но они были очень довольны беседой. Больше их не видел.

В 44 году, на востоке, для немцев ситуация настолько усложнялась, что они вынуждены были целые дивизии, ночью, авиацией отправлять на Восточный фронт. Вот и потребовалась им казачья дивизия – занять охрану секретных объектов. Так как я не мог дольше оставаться с дядей Яковым в его дивизии (отказался наотрез), он и здесь устроил мою дальнейшую судьбу. К нему часто заходил немецкий генерал из резерва верховного командования, он говорил по-русски и однажды увидев, что я сидел за шахматной доской, предложил сыграть. Я его, конечно, обыграл, а он был большим энтузиастом шахмат. На просьбу дяди, он сказал, что возьмёт меня с собой. В его распоряжении был состав из трёх пассажирских вагонов, где он меня и поместил. Вот такие, Петя, повороты судьбы. С родным дядей не пошёл, а с немецким генералом разъезжаю в литерном поезде и играю с ним в шахматы. Не поверишь, Петя, сижу я, советский офицер, играю в шахматы с врагом и нету во мне злобы. Не знаю, что со мной стало. Наверное, после боёв, после плена, после концлагеря, после блока доходяг, моя ненависть к врагу осталась где-то там… умерла вместо меня…

Итак, я распрощался с дядей и уехал из Франции в Германию. Состав имел, несмотря на хаос в транспорте, свободный проход. Союзники, перед открытием Второго фронта, усилили бомбёжку и днём и ночью. Представь себе, волна за волной тысячи самолётов сбрасывали бомбы. Было, проезжали утром – стоял город, возвращаясь вечером – оставались одни развалины. Нельзя передать словами, нужно было всё это видеть и пережить. Это была тактика американцев, которую они применяли потом в любом месте. Для них нет ни законов, ни правил.