Рассказывая о деятельности советского руководства в годы Великой Отечественной войны, А.И. Микоян в своих воспоминаниях писал, что во время заседаний Государственного комитета обороны "протоколирования или каких-либо записей по ходу таких заседаний не велось… Для историков и мемуаристов это очень плохо. Но мы не об этом думали, не об историках и мемуаристах. Нам дорога была каждая минута для организации дела, для организации тыла, для руководства страной".
А.В. Хрулев замечал: "И в Ставке и в ГКО, никакого бюрократизма не было. Это были исключительно оперативные органы… На заседаниях не было никаких стенограмм, никаких протоколов, никаких технических работников. Правда, позднее Сталин дал указания управделами СНК Я.Е. Чадаеву кое-что записывать и стал приглашать его на заседания". Как подчеркивал Хрулев, работа высших органов управления страной во время войны дирижировалась непосредственно Сталиным: "Он приезжает, допустим, в 4 часа дня к себе в кабинет в Кремль и начинает вызывать. У него есть список, кого он вызывает. Раз он приехал, то сразу все члены Государственного Комитета вызываются к нему. Заранее он их не собирал. Он приезжал, – и тогда Поскребышев начинал всех обзванивать".
Историки Б. Соловьев и В. Суходеев пишут: "Распорядок работы Ставки был круглосуточным. Он определялся, прежде всего, рабочим временем самого Сталина, который трудился по 12-16 часов в сутки, как правило в вечернее и ночное время". А.М. Василевский замечал: "Взвалив на свои плечи огромную ношу, И.В. Сталин не щадил и других". В то же время члены Ставки и ГКО, а также другие очевидцы деятельности этих органов подчеркивали, что Сталин не только не любил принимать решения единолично, но, напротив, старался добиться коллегиального обсуждения различных вопросов ведения войны с участием наиболее компетентных и ответственных лиц.
С одной стороны, он таким образом стремился добиться не механического, а сознательного отношения людей к принимаемым решениям. Маршал Советского Союза И.Х. Баграмян писал в своих мемуарах: "Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: "Отдать корпус!" – и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости такого шага".
С другой стороны, ставя во главу угла поиск истины, а не стремление доказать свою правоту, Сталин всегда уступал в том случае, если его соображения оказывались опровергнутыми весомыми аргументами. И.Х. Баграмян писал: "Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал".
Это мнение подтверждал и Г.К. Жуков: "Кстати сказать, как я убедился за долгие годы войны, И.В.Сталин вовсе не был таким человеком, перед которым нельзя было ставить острые вопросы и с которым нельзя было спорить и даже твердо отстаивать свою точку зрения". К.К. Рокоссовский стал свидетелем подобного разговора И.В. Сталина с Г.К. Жуковым: "Сталин поручил Жукову провести небольшую операцию, кажется в районе станции Мга, чтобы чем-то облегчить положение ленинградцев. Жуков доказывал, что необходима крупная операция, только тогда цель будет достигнута. Сталин ответил: "Все это хорошо, товарищ Жуков, но у нас нет средств, с этим надо считаться". Жуков стоял на своем: "Иначе ничего не выйдет. Одного желания мало". Сталин не скрывал своего раздражения, но Жуков твердо стоял на своем. Наконец, Сталин сказал: "Пойдите, товарищ Жуков, подумайте, вы пока свободны". Мне понравилась прямота Георгия Константиновича. Но когда мы вышли, я сказал, что, по-моему, не следовало бы так резко разговаривать с Верховным Главнокомандующим. Жуков ответил: "У нас еще не такое бывает". Он был прав тогда: одного желания мало для боевого успеха".
Опровергая хрущевскую версию о сталинском своеволии, Г.К. Жуков писал: "После смерти Сталина появилась версия о том, что он единолично принимал военно-политические решения. С этим согласиться нельзя. Выше я уже говорил, что, если Верховному докладывали вопросы со знанием дела, он принимал их во внимание. И я знаю случаи, когда он отказывался от своего собственного мнения и ранее принятых решений. Так было, в частности, с началом сроков многих операций".
Читать дальше