Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

кровавую слизь, завернула в пищевую фольгу и на

следующий день пришла к нему на прием. Он осмо-

трел меня, изучил желеобразный комочек, похожий

на кусочек лягушачьей икры. Сказал, что операция

не нужна, организм аккуратно выбросил все. Предло-

137

жил пить в течение трех месяцев противозачаточные

таблетки — гормональный фон выровняется и будет

легче забеременеть. Я обреченно согласилась, терять

мне было нечего.

Ты так ничего и не узнал про этот последний, четвертый выкидыш — я решила тебя пощадить.

Да и что ты мог сделать? Таблетки не помогли —

больше мне забеременеть от тебя не удалось. Внутри

как будто что-то захлопнулось. Мы еще как-то трепы-

хались, ты проверялся, сдавал сперму и какие-то ана-

лизы, никаких отклонений не нашли. Ты смешно

описывал кошмарный гестаповский опыт с катетером, который засовывали тебе в член. Врач сказал: “Моло-

дой человек, будет очень больно, зато потом вы испы-

таете потрясающее чувство полета и парения”. Еще не

раз ты вспомнил это чувство — полета и парения, ведь

ты умел из любой гадости высекать веселые искры.

Не случайно мы с тобой так полюбили словечко

“искрометный”, которое я потом подарила половине

Москвы.

Недавно Таня Москвина сказала мне:

— Добротворский не мог иметь детей, у него

была какая-то патология. У всех его женщин были

выкидыши. Потом все благополучно рожали от других.

Действительно, я забеременела и родила мальчика

и девочку — от другого. Катя, твоя первая жена, родила

двоих. Инна — твоя последняя девушка — троих.

Для каждой из нас ты был и остался главным мужчиной

в жизни. Этот саморазрушительный вектор, которому

ты следовал, уничтожал всё, что могло тебя здесь удер-

жать. Что было бы, если бы у меня родился ребенок?

Что бы это изменило? Всё? Или ничего?

Ты потерял свою девчонку. Ты не снял свое кино.

Ты не родил ребенка. Ты всегда сидел в первом ряду.

Между тобой и экраном не было границы. Ты шагнул

за экран — как Орфей Жана Кокто шагнул в зеркало.

Хочется верить, что смерть явилась тебе такой же

прекрасной, как Мария Казарес. На ее закрытых

веках — нарисованные глаза — потусторонний взгляд

смерти. Смерть оказалась единственной женщиной, способной любить.

Ты увидел смерть за работой.

39.

4

139

июля 2013

Иванчик, ты всегда делал за меня черную работу. Ездил

на дальнюю станцию метро, чтобы передать грубо

отпечатанные страницы моей диссертации профессио-

нальной машинистке — нужно было сделать три

экземпляра на пишущей машинке, ни в коем случае не

на компьютере! Опечатки нельзя было замазывать

белилами, надо было заклеивать крохотными квадрати-

ками. Тяжеловесное бессмысленное название “Эстетика

и поэтика западноевропейского театра рубежа

ХIХ–ХХ веков и феномен Айседоры Дункан”

(с тех пор терпеть не могу слово “феномен”) я в последний момент все-таки умудрилась поменять

на “Айседора Дункан и театральная культура эпохи

модерна”.

Едва ли не более важной, чем тема защиты, была тема банкета. Не защититься было невозможно, защищались все, даже полные убожества. Моя

диссертация, боюсь, не была талантливой, но она

была свежей, занятной. И без обязательных цитат

из Маркса и Энгельса, хотя профессор Борис

Александрович Смирнов (мой, а за несколько лет до

этого и твой научный руководитель) на них горячо

настаивал. Я сказала ему — в 1991 году это уже

не требовало особого мужества:

— Да бросьте вы, Борис Александрович! Кому это

сейчас нужно!

Лет за десять до этого ты написал диплом

об Анджее Вайде и польском кино. Накануне защиты

развернулась пропагандистская истерика вокруг

создания “Солидарности”. Ты психовал, прибегал

140

к Борису Александровичу (ты называл его “Боб-

саном”). Тот, в ответ на твои нервные вопросы, махал

рукой и зевал:

— Молодой человек, успокойтесь, история

пишется не для слабонервных.

Ты мне эту фразу потом не раз повторял. Я усвоила.

Не для слабонервных.

Итак, банкет, банкет. На дворе голодный 1992-й.

Что делать? Куда приглашать людей? Чем угощать?

А звать надо было всех — членов кафедры, оппонентов, рецензентов, коллег, секретарш

и аспирантов. Посовещались и решили объединить-

ся с Иванной (защищаться нам предстояло в один

день) и устроить всё в нашей квартире, потому как

она большая и находится недалеко от института.