Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

И ты, обычно такой строгий к словам, трижды

повторил: “Можно всё, можно всё, можно всё”.

Этот черно-белый фильм, “Девчонку с причала”, ты смонтировал и озвучил. Добавил туда кадры, где я, юная и веселая, что-то ем на твоей кухне, привычно

придерживая длинные волосы, чтобы они не попали

в тарелку. Где сейчас этот маленький фильм — не пред-

ставляю. Может, валяется где-то на осыпавшейся видео-

кассете. “Девчонка с причала” была самым щемящим на

свете объяснением в любви. А я с тех пор так и осталась

для тебя девчонкой.

— А где моя девчонка? — спрашивал ты, когда

искал меня. — Кто-нибудь видел мою девчонку?

Знал ли ты, что первый фильм, в котором на экране

появился Джеймс Дин, назывался “Кто-нибудь видел

мою девчонку?” ( Has anybody seen my gal )? Едва ли знал, хотя фильм и снял любимец французской новой волны

Дуглас Сёрк, хорошо тебе известный. Но ты каким-то

шестым чувством угадывал скрытые сплетения твоих

синефантомов. Я только недавно посмотрела эту картину, у Дина там одна реплика, его имени даже в титрах нет, но не запомнить этого капризного и надломленного

мальчика невозможно, хотя он там всего лишь просит

какое-то особенное мороженое — и я его тоже часто

просила! Девчонка из названия, впрочем, не имеет

к Дину отношения. Девчонка — из прелестной песни

двадцатых годов, под которую там весело отплясывают: Could she love, could she woo,

Could she love, could she coo,

Has anybody seen my gal?

Причал мы постепенно забыли. Говорят, что

за несколько секунд до смерти ты произнес:

— Моя девчонка ко мне уже не вернется.

17.

22

61

апреля 2013

Сегодня вспомнила кругленькую кудрявую Карлу Бони, парижского фотографа итальянского происхождения, которая приехала в Питер делать фоторепортаж

о параллельном кино. Тогда на каждого иностранца

бросались с жадным любопытством, и ты немедленно

закружил Карлу в нашем хороводе. Мы таскали ее за

собой по разным местам и гостям, чем-то поили и кор-

мили, она снимала нас вместе. На одном из ее снимков

мы сидим на Ломоносовском мосту на Фонтанке, у меня в руках кассета с “Синим бархатом” Линча.

“Синий бархат” стал одним из фильмов, сопровождаю-

щих нашу любовь. Мы оба были заворожены линчев-

ской эстетикой, кислотными цветами,

сюрреалистическим темным миром, где обитали хариз-

матические демоны — Деннис Хоппер и Изабелла Рос-

селлини. Мы написали вдвоем несколько статей про

Линча, одну из них — “Суд Линча” — для “Сеанса”.

Про Линча мы обязательно хотели писать вдвоем, это

был наш общий и наш личный опыт. Тогда, кроме

“Синего бархата”, вышло сразу несколько фильмов

в жанре, который ты называл “яппи в опасности” или

“яппи в стране чудес” — “После работы” Скорсезе,

“Нечто дикое” Демме, “Тщетные поиски Сьюзен”

Зейдельман, “В ночь” Лэндиса, “Френтик” Полански.

Всё это были истории про чинных американцев, про-

валивающихся в зазеркалье и заново открывающих мир, опасность, любовь и самих себя. Ты называл это зазер-

калье беспределом. Ты любил жонглировать блатными

словечками, но это слово произносил и воспринимал

без иронии. Беспредел. Нечто без пределов, без гра-

ниц, без барьеров. Или — бес пределов.

62

В наших головах линчевский мир рифмовался

с тем, что происходило с нами. Нас завораживала угро-

жающая атмосфера его фильмов: мы пересмотрели их

все — от “Головы-ластика” до “Человека-слона”.

“Страх рождается уже не оттого, что трудно постигнуть

объективный критерий, но оттого, что такового крите-

рия нет” (это ты — о “Синем бархате”).

Помню, как мы смотрели “Синий бархат” с тобой

и с моей однокурсницей — дело было в театральном

музее. В сцене, где Деннис Хоппер что-то нюхает

и заставляет Изабеллу Росселлини раздвигать ноги, а потом бросается на нее, истерически дергаясь, мы

с подругой стали восклицать:

— Какой мужчина!

Ты поглядывал на нас скептически, а потом не

выдержал:

— Да он просто импотент, неужели вам, дурочкам, не понятно!

На фотографии Карлы я одета по-дурацки —

тогда я плохо понимала, что мне нужно носить. На

мне сиреневый хлопковый комбинезон с широкими

штанинами, поверх — черный с сиреневым свитер

с треугольным вырезом, связанный моей мамой.

То есть я помню, что он был черный с сиреневым, на черно-белом снимке этого, конечно, не видно.

Вечно я надевала что-то безразмерное, уверенная, что