Виктор Улин - Девушка с печи N7

* * *

Не знаю, ведет ли она в издательстве ЭКСМО серии психологических триллеров, как другая моя сокурсница – Аня, с которой на протяжении двух сессий у меня был роман, оставивший приятные воспоминания на всю жизнь.

Или владеет собственным издательством – как Анжелика, красивая, словно кукла Барби, и такая же глупая.

Пользуется ли она заслуженным уважением, достойным действительно талантливого поэта, в родном городе – как Лиза, чьими ножками в черном эластике мы любовались всем курсом все пять лет.

Или без всяких проблем стала москвичкой благодаря квартире, купленной ей родителями – как Ирина, бюстом которой с одного удара можно было бы не только доломать Царь-колокол, но и разнести в пух до сих пор невредимую Царь-пушку.

А может, она вышла замуж и стала счастливой матерью нескольких детей – как другая Ирина, коренная москвичка с благородной фамилией, с которой однажды целую ночь соловей нам насвистывал (в Переделкинской квартире Ирины предыдущей, когда владелица жилья спала в комнате, а мы уединились на кухне: философствовали, выпили килограмм хозяйского кофе, а утром разъехались, сонные как сурки – я в общежитие спать, она на работу, в редакцию порнографической газеты « СПИД-инфо »).

И не пропала ли она вообще в полном тумане неизвестности – как Лена, вице-королева I Всесоюзного конкурса красоты, девушка замечательная со всех точек зрения…

…Где они все? в какой новой богине

Ищут теперь идеалов своих…

И опять ко мне пришло не то.

* * *

Ничего они не ищут – давно нашли, каждая свое. Земная женщина куда практичнее возвышенного мужчины.

Это я, как мальчишка, до сих пор чего-то ищу, строю новые замыслы, до сих пор пишу новые произведения, замахнувшись на такую высоту мыслей и чувств, что самому страшно посмотреть вниз.

Продолжаю разбрасывать камни в том возрасте, когда средний человек разбрасывает уже только навоз на грядках своего огорода…

* * *

(Хотя средний всю жизнь разбрасывает именно навоз, не тяготясь рефлексиями об адекватности своего бытия!)

* * *

Но все-таки разбрасываю, пишу, вспоминаю.

* * *

И, мне начинает казаться, что в моей жизни все-таки что-то было.

И находки и даже дары.

И вкус помады – тоже.

Девушка была недевушкой.

И звали ее не Анжеликой.

(Анжелика была моей сокурсницей; эта училась позже: когда я получал диплом, она сдавала свою первую весеннюю сессию.)

Звали ее…

Тем именем, которое у невежественного человека ассоциируется с банкой консервированных огурцов из супермаркета, а у вежественного – со впадиной суши, заполненной соленой водой (изолированной, соединяющейся с другой такой же впадиной или выходящей в Мировой океан).

А фамилия ее была интернациональной, поскольку происходила от профессии древней и востребованной.

(Если вы подумали сейчас о древнейшей, то мне за вас стыдно.)

Поскольку немкой она носила бы фамилию Muller , англичанкой – Miller, француженкой (я полагаю) – Moulin , а латышкой уж точно была бы Мельникайте.

Лет ей было около 25 (мне самому в тот год грозило исполниться 35).

У нее были чистые детские глаза, тихое лицо, молочно-белая кожа, льняные на вид и шелковые на ощупь волосы (мама ее была эстонкой), ненавязчивая грудь и большая уютная попа (полагаю – теплая, как печь).

Подчеркиваю сразу: всего лишь полагаю!

(Впрочем, ассоциация с печью возникает у меня лишь сегодня по причине, которая прояснится позже.)

Происходила она не из Прибалтики, а из того южного города, где произошло незначительное по масштабам II Мировой войны, но значимое для каждого отдельного солдата сражение, которое впоследствии стало эпохально-символическим для последних десяти лет застойного периода СССР, породив невыразительную книгу и очень хорошую песню.

Несмотря на очень зрелую фигуру, она создавала впечатление существа, нуждающегося и в ласке и в защите.

Прибегая к привычному языку образов, скажу так. Без всякой связи она ассоциировалась у меня с героиней рассказа « Кроткая ». Тихой простой девушкой, которая не вынесла унижений со стороны мужа и покончила с собой. Выбросилась из окна, прижав к груди икону – чтобы бог простил грех и не отвернулся от нее на том свете. Это произведение мне кажется сильнейшим во всем наследии Федор Михайловича Достоевского – на мой взгляд, он куда пронзительнее и « Братьев Карамазов ых» и « Преступления и наказания » и всего прочего тем более.