Виктор Улин - Девушка с печи N7

3

С тех пор прошло… почти четверть века.

* * *

Сегодня, когда я слышу голос давно ушедшего Юрия Иосифовича Визбора, поющего о том, что потом были в жизни дары и находки, мне кажется, что ко мне эти слова отнесены быть не могут.

* * *

В предположениях относительно значимости своего Литинститутского диплома для будущей жизни я оказался прав: он не дал мне ничего.

Как не дал мне по сути ничего и первый диплом, полученный на мат-мех факультете ЛГУ, и диплом кандидата наук, и выданный ВАКом аттестат доцента.

Я не реализовал ни одного из своих талантов.

Я не был востребован как танцор, певец, живописец, мастер лаковых миниатюр, график, дизайнер, прозаик, поэт, публицист, журналист, критик, редактор.

Ничего не дали мне ни свободное владение английским языком, ни умение говорить по-немецки, как урожденный саксонец (ну, в крайности – как венгр!), ни общая лингвистическая склонность, благодаря которой я без усилий мог усвоить несколько оборотов и использовать их – не для чтения книг, а для продуктивного контакта с носителями! – на идиш, иврите, польском, украинском, эстонском и даже турецком…

Сущим ничем оказалось умение выбрать правильную посуду и правильным образом употребить из нее тот или иной спиртной напиток.

Не помогли мне ни умение держать нож в правой руке, а вилку – в левой, ни ловкость разрезания авокадо, ни искусство всякий раз заново повязывать на себе галстук перед зеркалом, ни божий дар носить концертный фрак с такой небрежной грацией, будто именно в нем я и родился.

Не спасло меня даже знание того, в каком случае нужно пропустить даму в дверь, а когда – войти или выйти вперед нее.

Ну и, разумеется, ничего не стоили ни мой могучий рост, ни моя благородная осанка, ни неземная красота, ни физиогномические признаки, сообщавшие каждому встречному, что мой Iq приближается к значению 200, а словарный запас – к 100 000 единиц, ни харизматическая аура моего эго, ни даже конструктивная компонента моего либидо, не требующая никакой сублимации.

И напрасно всю жизнь я говорил « класть » и « положИть » – мог бы запросто говорить « лОжить » и « поклАсть »…

* * *

Единственную радость бытия дал мне тот факт, что в своих произведениях я создал для читателей и сам прожил вместе с героями добрую сотню иллюзорных, но разнообразных, ярких и волнующих жизней.

Ведь, не надеясь хоть когда-нибудь достигнуть Соломоновой мудрости, я все-таки давно понял, что жизнь есть не то, что с нами происходит, а то, что нам кажется в любой отдельно взятый момент.

* * *

Моя же реальная жизнь…

4

В молодости, в те самые 30 лет, о которых пел, я со своими дарованиями представлял просто-таки прижизненный памятник самому себе.

Но прошли годы, и монумент пошел в размол, как сказал бы устами своего героя один их моих любимых писателей, печальный мудрец, эстонец Энн Ветемаа…

И виноваты в том не кто-то посторонний.

Виноват один лишь я – выпросив у судьбы бездну задатков, я неверно заказал эпоху их приложения: родился то ли слишком рано, то ли чересчур поздно, но никак не в нужное время.

* * *

Хотя некоторые умные люди считают, что причина другая – ее еще в XIX веке указал величайший русский поэт (который был эфиопом):

Чорт догадал меня родиться в России с умом и талантом…

Обо всем этом можно говорить долго, нудно и неконструктивно.

5

Но когда по какой-то косвенной причине я вдруг открываю свой синий диплом и вижу след помады – оставшийся с прошлого века, потерявший запах, поблекший и выветрившийся сам по себе за эти годы до такой степени, что на заставке к этому мемуару мне пришлось выделить его Фотошопом – когда я открываю ту книжицу и вижу этот след…

То испытываю двоякое ощущение.

С одной стороны, вся моя жизнь – это всего лишь старый след чужой помады (мною на вкус не попробованной!) на моем старом дипломе (оказавшемся мне не нужным!).

* * *

А с другой…

Я беру в руки этот старый диплом, отмеченный помадой – и вспоминаю тот день и тот троллейбус – и ее, ехавшую рядом со мной по последнему маршруту от Тверского бульвара до улицы Добролюбова.

Я не помню, из какого она была города, не помню ее фамилии, даже ее имени, я не узнал бы ее сегодня, сядь она через стол от меня.

Я не имею понятия, кто узнал вкус той самой помады, равно как узнал ли его хотя бы кто-нибудь.

Я не знаю ее судьбы.