А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

А. М. Грин.

Любимое детище А.М. – КБС, в создание и функционирование которой он внес решающий вклад, много физических и душевных сил. Зачастую он срывался ехать туда стремительно – решение принималось в конце рабочего дня, а поезд отходил уже вечером. А уже наутро был традиционный обход владений станции, и семенящие рядом с Грином местные хозяйственники наперебой докладывали, что сделано за время вынужденного гриновского отсутствия, а чаще – что помешало выполнить порученные работы. Грин то угрюмо ворчал, то смачно ругался, тоном рачительного хозяина отдавал новые распоряжения.

С большой любовью сам выращивал цветы и кустарники в палисаднике у своей полевой квартиры. А вот слоняться по территории КБС без дела было небезопасно. Если кто-то ненароком зазевается, А.М. тут же найдет ему полезное занятие: клумбу разбить, дерево посадить. Хозяйство-то большое. Один из молодых тогда сотрудников, ныне известный солидный географ, в качестве контрмеры удачно использовал солдатский прием: подобрал себе нетяжелое, но внушительное с виду бревно и всегда носил его с собой, изображая занятость, если надо было пройти мимо Грина.

Весной в обязательном порядке (попробуй откажись!) вся лаборатория выезжала на так называемую «посевную» – возделывать на КБС огород, чтобы летом в столовой была своя свежая зелень и овощи. Чем не забота о здоровье трудящихся и не воспитание позитивного коллективизма (по-нынешнему: «корпоратив»)?

Трудоголик Грин любил и отдыхать, всем видам рекреации предпочитая «роскошь человеческого общения». Даже банальный обеденный перерыв выливался обычно в долгое шумное чаепитие, с бесконечными разговорами, интенсивными дискуссиями, анекдотами, тостами, и чем больше было народу за столом, тем лучше у него было настроение. Жизнелюбие Грина заражало и заряжало окружающих: поглядишь – захочешь жить.

Строгий развернутый академический доклад – не самый его любимый жанр, но зато он был мастером остроумной реплики, яркого образа, быстрой реакции. В наиболее удачных своих выступлениях А.М. достигал высшей убедительности, когда важная мысль выражалась простейшим словом, но это была элегантная простота. На заседаниях Ученого совета, конференциях, семинарах, в повседневных дискуссиях Грин был яростным полемистом, отчаянным спорщиком, получавшим, похоже, особое удовольствие от своего несогласия с «генеральной линией». Ясно, что резкая фраза, правда-матка, мягко говоря, далеко не всем были по нраву. Быть может, такая прямота мысли и слова и не позволила А.М. полностью раскрыть свой незаурядный административный потенциал. (Во всяком случае, нисходящую ветвь своей карьеры – из зам. директора в завлабы – именно этим своим достоинством = недостатком он сам и объяснял).

Группа сотрудников Института на Курской биосферной станции – наследнице Курского стационара. В первом ряду в центре А. М. Грин, справа Д. И. Тимофеев и Л. М. Ананьева.

А. М. Грин ведет заседание, посвященное Дню космонавтики, 1987 г.

Наверное, Грина трудно назвать романтиком-альтруистом, но вот факт: он считал своим долгом и даже императивом терпеливо обивать пороги начальственных кабинетов, «выбивая» что-либо для своей лаборатории: приборы, оборудование, штатную единицу или денежную надбавку сотруднику, пусть даже тому, которого он лично недолюбливал. Причем делал он это вообще-то неприятное дело, пожалуй, с удовольствием и редким азартом и очень огорчался, когда что-то не задавалось. Впрочем, вскоре повторял попытку вновь, добиваясь, как правило, задуманного. Любой, кто хоть раз общался с Грином, понимает, что он, конечно же, ничего не «просил» у власть предержащих («просить» он мог и умел лишь равных или подчиненных по должности). Разумеется, Грин не выпрашивал, а добивался тех или иных ресурсов, чрезвычайно убедительно доказывая, что именно он (его лаборатория, его коллектив) смогут наиболее эффективно распорядиться ими с точки зрения «высших» – научных интересов.

От редактора-составителя.

Читатель, знакомясь еще с первыми очерками этой книги, несомненно, заметил, что их авторы, упоминая А. М. Грина как будто бы попутно со своими основными героями, наделяют его выразительными, запоминающимися чертами. Во многом это те же черты, которыми насыщен портрет А. М. Грина, написанный Н. Н. Клюевым. В то же время эти авторы нередко дополняют портрет Александра Моисеевича новыми штрихами. Таков, например, рассказ Н. И. Коронкевича об отделе гидрологии. Очень созвучны тексту Клюева фрагменты из воспоминаний А. П. Стекленкова о Германе Пшенине.