А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Говорить об использовании мною, моими коллегами и учениками всего научного наследия И. П. Герасимова я не берусь. Однако, несомненно, представления И. П. Герасимова об абсолютном и относительном возрасте почв, определяемом по изотопу 14С, получили широкое развитие как благодаря уточнению и разработке основ радиоуглеродного метода, так и в связи с исследованиями, связанными с применением его в почвоведении, географии почв, палеогеографии, геоэкологии, археологии и других науках.

Результаты определения продолжительности периода гумусообразования по радиоуглероду; определение коэффициента обновления гумуса современных и индекса омоложения ископаемых почв; определение скоростей потоков углерода в системе почва-атмосфера, скоростей углеродного обмена гумуса зонального ряда почв ЕТР; изучение радиоуглеродного возраста карбонатных аккумуляций в почвах – все это позволило нам совершенно по-новому взглянуть на процессы, протекающие как в самой почве, так и между почвой и атмосферой. Полученные нами оценки потоков углерода в почвах различных эпох голоцена стали основой прогнозирования их динамики в связи с изменением климата. Благодаря применению радиоуглеродных исследований в палеогеографии была возможна разработка геохронологической шкалы плейстоцена и голоцена, проведение реконструкций природной среды и прогнозы ее изменения в связи с изменением климата, исследование хронологии этапов педогенеза и седиментогенеза, реконструкция, хронология и прогноз природных катастрофических процессов, уточнение хронологии, границ и времени существования различных культур.

Таким образом, представления И.П Герасимова об относительном и абсолютном возрасте почв, впервые высказанные им в связи с применением радиоуглеродного метода для датирования почв, получили свое развитие благодаря уточнению самого метода и исследованиям, связанным с его применением. Однако первенство в интерпретации почвенных радиоуглеродных данных как показателей возраста почв, оценка различия относительного возраста гумуса современных лесных («подзолистых») и степных («черноземных») и пустынных почв, обусловленное различной скоростью процесса почвообразования, свойственного тому или иному генетическому почвенному типу, выявление закономерностей изменения радиоуглеродных данных по профилю (удревнение дат с глубиной) в связи с возможным ростом почвы вверх, безусловно, принадлежит академику И. П. Герасимову.

Я хочу вспомнить Иннокентия Петровича не как академика-директора, а как персонального руководителя аспиранта. Это ведь совсем другие отношения и другая дистанция между людьми. Я поступил в аспирантуру к И.П. осенью 1962 года: ему тогда было 57 лет, а мне – 28.

Он был в расцвете своей творческой и научно-административной деятельности и, как всегда, был страшно занят. Я пришел к нему после пяти лет потрясающих 4–5-месячных экспедиций в Восточном Саяне, Забайкалье, на Севере Якутии, где я работал в отрядах Почвенного института АН СССР (ПИАН). Я ушел из ПИАНа сразу же после того как институт передали в ВАСХНИЛ. У меня эта аббревиатура всегда ассоциировалась с именем Лысенко, и в такой системе я не хотел работать совершенно.

И.П. принял меня в своем кабинете в середине рабочего дня, между двумя какими-то заседаниями – он явно был в других заботах – слушал вполуха и сказал: «Ну что ж…, интересно, поступайте, сдавайте экзамены, готовьте план диссертации и приходите ко мне». Я сдал экзамены, честно подготовил план диссертации и пришел к нему с планом – очень довольный собой: арктические почвы на гранитах – Большой Ляховский остров, мерзлотная горная тайга на сиенитах, сланцах в Восточном Саяне. Похоже, что я был одним из последних его аспирантов по почвоведению. И он обрушил на меня всю мощь своих сибирских замыслов. Про мой первый план он сказал: «Ну что ж…, интересно, новые регионы, экзотика, но… узко, локально, не крупно. Вам, Витя, надо взяться за проблему северных мерзлотных почв в целом: в чем специфика, какие процессы. Крупнее, крупнее надо». Я был здорово обескуражен, у меня уже была пара публикаций, и я думал, что легко напишу диссертацию.

Я собрался и поехал в поля: в 1963 г. – на Кольский полуостров, в 1964 г. на север Западной Сибири, в 1966 г. на Алдан и Становой хребет. Все эти годы я делал анализы, писал статьи, осваивал минералогию почв, слушал лекции на геологическом и географическом факультетах МГУ и продолжал писать планы диссертации. И.П. их хвалил, но раздумчиво прибавлял, что все-таки узковато, регионально, что надо идти к большим обобщениям. «Витя, не ловите блох, беритесь за крупные проблемы», – это его слова.