Александр Ласкин - Петербургские тени

Больше всех волновался Иосиф. Буквально не находил места: «Что делать… что делать…». Тогда я сказала: «Знаешь, пойдем к Фомину». Игорь Иванович Фомин – заместитель главного архитектора города, впоследствии – народный архитектор СССР… Мне и многим другим коллегам Фомин говорил: «Если у вас какое-то срочное дело, то вы всегда меня застанете без четверти девять. У меня есть пятнадцать минут для любого разговора».

Мы с Иосифом в половине девятого уже сидели у его кабинета. Вскоре Фомин нас принял. Тут же включился. Сразу отмел предложенные нами варианты. Сказал, что советует Комарово. Место для могилы Анны Андреевны Фомин определил сразу. Нарисовал маленькую схему: въезд, главные ворота, дорожки… А вот тут, указал он, площадь и ее могила. Со временем это место должно было стать центром кладбища.

Я стала говорить, что Анна Андреевна Комарово недолюбливала за то, что это чужая земля. И кладбище не любила потому, что оно не финское, а эмигрантское, русское. Тогда даже в голову не могло прийти, что в Комарово могут быть литераторские мостки… Одним из первых вслед за Анной Андреевной хоронили Виктора Максимовича Жирмунского. Это его пожелание. Он говорил, что там он будет беседовать с Ахматовой.

Итог нашей беседе Фомин подвел такой: «Зоя, я беру с вас слово, что этим займетесь вы». Я сделала проект. Из-за Левы Гумилева его не осуществили. Он настаивал, чтобы на могиле стояла часовня. Лева не отличался особым вкусом. Все-таки столько лет он прожил в условиях, когда вопрос вкуса для него просто не существовал… По этому поводу мы с ним рассорились. Ушел он разгневанным. Назвал меня чуть ли не предателем.

Похоронили Анну Андреевну на главной аллее. За тем, как рыли могилу, следил Иосиф. Я его просила сделать в точности так, как сказал Фомин… Нынешний памятник принадлежит провинциальному скульптору Севе Смирнову. Это выбор Пуниных, а Лева с ним согласился. Надгробие почему-то переместилось вправо, к самой ограде кладбища. Так что Ахматова лежит не совсем там, где теперь стоит крест. Одно время на кресте сидел металлический голубь, а потом его украл… слякотный такой человек, но поклонник Анны Андреевны.

Почему я не всегда называю фамилии? Тут много причин. Одна из них та, что со временем кое-кто стал типическим персонажем.

Словом, опять же: человек – и памятник. Вроде как живой стоит перед глазами, а его уже коснулся «звездный мороз вечности».

Причем необязательно речь о таких как Критик или Актриса. Чаще тенденция воплощалась их противоположностями.

В одном питерском учебном заведении трудился Философ. Сам себя называл специалистом по контрпропаганде.

Как видно, имелось в виду то, что на любые вопросы у него всегда был ответ. Кто-то замешкается и смутится, а он обязательно выкрутится.

Однажды после лекции студент спросил:

– А вы читали Бердяева?

Вопрос, конечно, «в поддых». Тем более, что из последней туристской поездки Философ именно Бердяева привез.

Так вот мастер контрпропаганды не только сориентировался, но так ответил, что студент надолго примолк.

– Достаточно того, что я внимательно читал Маркса.

Вот почему, когда ход какого-нибудь институтского собрания приближался к итогам, ректор начинал искать глазами Философа, и громко объявлял:

– А сейчас задачи нынешнего этапа объяснит…

Оттого Философу оказывалось такое доверие, что ошибки не могло быть. Представитель ректора говорил ровно то, что мог бы произнести он сам.

– Некоторые наши молодые преподаватели, – сказал Философ на одном таком сборище, – носят одежду с эмблемами враждебных государств.

Получалось, что преподаватели уже не совсем наши. Притом они не только не скрывают своей отдельности, но даже ее демонстрируют.

В голове сразу мелькнуло: это я! У меня на ногах были кроссовки с крохотными могендовидами.

Еще я подумал: да как же они смогли разглядеть! Неужто у них есть осведомители среди тараканов и муравьев?

И еще я вспомнил, что ректор – полуеврей. Вернее, тайный полуеврей. Правда, однажды он сам признался в принадлежности к этому племени.

Наш заведующий кафедрой как-то пришел к нему по поводу моего зачисления в штат. Знал, что разговор будет нелегкий, но тут вообще заклинило.

– Надоели мне эти евреи, – решительно сказал ректор.

Прямо не знаешь, как реагировать. Тем более, что лишь в пределах досягаемости находятся ровно полтора еврея.

Впрочем, ректор не стал настаивать. Когда непременная улыбка окончательно сошла с лица собеседника, он его успокоил: