Александр Ласкин - Петербургские тени

ЗТ:Вместе с Пуниным в эвакуации были Анна Евгеньевна, Ира и маленькая, только что появившаяся на свет Аня. Ахматова показывала маме открытку от Николая Николаевича. Самая обыкновенная почтовая карточка. Тот ехал из блокадного Ленинграда в Самарканд и писал из Череповца. Текст такой: умираю, прошу о прощении, не доеду до Самарканда, умоляю помочь семье. Эта открытка всегда лежала у нее в сумочке. Потом куда-то исчезла.

Кое-что в этой истории я поняла благодаря Ольге Александровне Ивановой, родственнице Александра Николаевича Бенуа. Ольга Александровна попала в Ташкент одновременно с Ахматовой. У нее умерла дочка, а муж находился на фронте. Мужу дали отпуск, и она его ждала. Совершенно не могла оставаться дома и встречала все поезда подряд. Ольга Александровна рассказывает, что все эти дни в конце платформы стояла Анна Андреевна с гвоздикой в руках. Она знала, что поезд идет через Ташкент, и надеялась с Пуниным встретиться. Второе письмо от Пунина было уже из Самарканда. В отличие от открытки, оно опубликовано. Пунин пытается объяснить все, что произошло. Говорит о том, насколько он счастлив и благодарен.

АЛ:А Гаршин в это время уже присутствовал?

ЗТ:Гаршин появился в тридцать седьмом году, сразу после разрыва с Пуниным. Как раз начался роман Пунина с Мартой. Можно сказать, Анна Андреевна так защищалась. У него – Марта, а у нее – Гаршин… Гаршин Анне Андреевне поклонялся, а она в отношениях с ним находила для себя утешение.

Во время блокады в нашей квартире все стекла были выбиты и мы переехали в первый этаж. Из бомбоубежища мы взяли к себе тот диван, на котором спала Ахматова. Теперь на нем спала я. Помню, темно, едва горят коптилки, стук в дверь, входит Гаршин…Много раз, конечно, я с Владимиром Георгиевичем встречалась, но дружбы не было… А тут он сразу обращается ко мне: «Позвольте посидеть на этом диване». Стал приходить чуть не каждую неделю. Посидит-посидит, потом встает и прощается… Конечно, этим он меня покорил. Казалось, вот оно, настоящее чувство… Мне показывали надпись на однотомнике Пушкина, который Гаршин получил «от Ирины Николаевны и Бориса Викторовича Томашевских» примерно в это время: «Владимиру Георгиевичу Гаршину – Человеку в звериных дебрях с любовью… 26 января 1942 года. Ленинград в осаде».

Во время блокады Гаршин стал главным патологоанатомом города. Хорошо помню день, когда он сказал, что на сегодня зарегистрировано 650 тысяч умерших. Это было 19 февраля. Самая середина всех испытаний. В блокаду у него умерла жена. Анна Андреевна об этом знала. С тех пор в разговорах и в письмах она называла его мужем. Но в блокаду ее рядом с ним не было, а потому главного она не понимала. Все-таки Владимир Георгиевич – племянник Всеволода Михайловича, и наследственность тут определенная. Плюс голод, холод, страшные обязанности, которые он на себя взвалил. Видевшая его в это время Юдина рассказывала, что он казался ей невменяемым.

При этом Владимир Георгиевич продолжал работать. Жил он, правда, уже при больнице. Несколько раз его забирали в психушку. Выходила его одна врачиха, на которой он в конце концов женился. Эта врачиха всячески пыталась поддержать мнение, что с Гаршиным ничего не происходит. Лечился он тайно, в основном на дому. Зарегистрировались они после разрыва с Анной Андреевной, но всю блокаду прожили вместе.

Есть такой рассказ Владимира Адмони и его жены Тамары Сильман. 5 мая сорок четвертого года они вместе с Анной Андреевной вернулись из Ташкента. Ахматову на вокзале встречает Гаршин. Первое, что он ей говорит: «Куда вас везти?». Она сказала, что к Рыбаковым. Адмони и Сильман тоже поехали провожать, зашли в квартиру. Из той комнаты, где остались вдвоем Ахматова и Гаршин, раздался страшный крик, почти вопль. Она его выгнала. Об этом есть стихи. Называются: «Без даты».

АЛ:Выходит что-то вроде ответа на упомянутое вами посвящение на однотомнике Пушкина. Тот, кого Борис Викторович назвал «человеком в звериных дебрях», сам теперь стал как волк. Цитата почти прямая: «Человеку в звериных дебрях…» – «А человек, который для меня теперь никто…»

ЗТ:Когда грянуло постановление сорок шестого года, то папа, помню, сказал: «Боже, какое счастье, что они не поженились! Чтобы с ними было!». Они оба совершенно неприспособленные. Она не могла бы помогать ему, а он не смог бы ухаживать за ней. Возможно, не связав себя с Анной Андреевной, Владимир Георгиевич ее спасал. Он понимал, что у него уже нет сил ее защитить… Будь они вместе, его бы сразу выгнали с работы. Что бы они делали? Два почти раздавленных человека…