Александр Ласкин - Петербургские тени

Чего в ней точно не было, так это гармонии. Потому посуды в доме требовалось немерено. Как начнутся у них разборки, она обязательно что-то разобьет.

Настоящий спектакль. Бац – и еще раз бац! Примерно к третьему бокалу Ирина Валентиновна окончательно успокаивалась.

Однажды Альтман заметил, что его жена действует избирательно. Если в серванте стоит стекло и хрусталь, она непременно возьмет стекло.

«Бей, что подороже!», – буквально потребовал Альтман. Очень уж несерьезно при такой экономии выглядели эти скандалы.

Хотя Ирина Валентиновна не обладала особыми талантами, но удивить тоже могла. Иногда так высказывалась, что ее формула сразу прилипала.

В общем, это был тот же альтмановский минимализм. Если ему достаточно нескольких линий, то ей хватало двух-трех фраз.

Любимая ее байка такая. Однажды к ней приставал Олейников. Николай Макарович так увлекся, что они оба оказались на полу.

Ирина Валентиновна только и успела вскрикнуть: «Что вы делаете?», а он не растерялся и спросил: «А вы что, шуток не понимаете?»

Еще неизвестно, кто кому даст фору. Он со своим беретом и платком или она со своими историями разной степени сочиненности.

Отношение к деньгам у нее было едва ли не романтическое. Конечно, деньги тратились на еду и одежду, но главное их назначение виделось в том, чтобы хоть немного украсить жизнь.

Буквально все для нее превращалось в праздник. Купил коллекционер у Натана картину рублей за триста, а она по этому случаю закатывает пир.

Профукает рублей двести, а на все про все останется сто. Это если не считать послевкусия. Ощущения того, что жизнь не такая скучная штука, как это кому-то кажется.

Надо сказать, в этом кругу было так принято. Может, Ирина Валентиновна заметней многих, но радоваться жизни умели все.

И легкомыслия им было не занимать. Не ходили на демонстрации, не штудировали классиков марксизма, а играли в шарады. Или хотя бы уж очень по-французски носили берет.

У кого-то берет плоско лежит на голове, но на этот раз с почти цирковой лихостью он расположился между макушкой и ухом.

Ах, Натан Исаевич, Натан Исаевич. Хитрец и лукавец. Не так много в его время было людей, которые не только остались собой, но при случае могли показать язык.

Сопротивление это нешумное, но нельзя сказать, что незаметное. Сколько судачили о его платках! Все же не совсем частное дело, а своего рода демонстрация.

В этом и есть настоящий художник. Какой-то один мазок, а вся картина приобретает иной смысл.

Даже тараканам Альтман нашел художественное оправдание. Заставил маленьких реактивных насекомых принять участие в его замысле.

Когда они с женой приехали в эвакуацию, то сразу столкнулись с этой проблемой. Вместо того, чтобы объявить тараканам войну, Натан Исаевич их перекрасил.

Чтобы не просто беспорядочно бегали, а радовали глаз. Один – синий, другой – зеленый, третий – золотой… Почему золотой? А потому что таракан-лауреат.

А еще поздравляют Натана Исаевича со званием «Заслуженного», а он ехидно улыбается.

Ну вот, говорит, меня произвели в Пушкины. Это в каком смысле в Пушкины? А в том, что стал он камер-юнкером.

Такие фразы дают силы. Хотя и не с тобой это было, а помогает. Сразу понимаешь, что искусство существует, чтобы мир стал разноцветным.

Еще можно взглянуть на фотографию. Время от времени Зоя Борисовна так и поступает. Благо чудесный снимок с нежной подписью висит у нее на стене.

Конечно, шейный платок на месте. Правда, на голове не берет, а сомбреро. Как видно, по случаю летней жары Альтман немного продвинулся по карте и был сейчас не парижанином, а мексиканцем.

На многие вещи мы с ней смотрим по-разному. К примеру, мои впечатления от единственного разговора с Ириной Валентиновной и ее многолетние воспоминания категорически не сошлись.

Нет, она признает ее непохожесть и эксцентричность. Могла бы при случае привести еще кое-какие примеры.

С ее точки зрения появление такой героини разрушает повествование. Словно в приличный дом пустили человека, совершенно не умеющего себя вести.

Так я же не возражаю. Напротив, хочу уточнить, что не каждому подлинному художнику повезло с женой.

Помните, вы назвали жену Булгакова женщиной-утешительницей? А еще цитировали Рихтера, сказавшего, что к Елене Сергеевне можно было прийти готовым к самоубийству, а уйти счастливым.

И все же Ирина Валентиновна – человек двадцатых годов. На фоне невзрачной толпы советских граждан она выглядит по-своему выразительно.