Владимир Медведев - Заххок

– Знаешь, это даже хорошо, что темно…

Бредит? Крупозная пневмония может и бред вызвать, и галлюцинации. Все же откликаюсь:

– В самую точку. А ещё лучше, когда сыро и холодно.

Поддакивать бреду больного – нелепо. Но это я самого себя подбадриваю. Олег, наверное, даже меня не слышит, шепчет:

– При свете, наверное, не получилось бы рассказать… А сейчас… мы словно братья… в земляной утробе… или в одной могиле…

Ворчу:

– Насчёт могилы не особо спеши…

Он хриплым шёпотом продолжает своё:

– Когда я услышал твой голос… наверху… подумал, что это галлюцинация. Был уверен, что ты не придёшь. Даже если узнаешь, что я… Ты ещё в Курган-Тюбе предупредил: ты за меня не в ответе. И я подтвердил… Но все равно надеялся. В глубине души. Думал: ты хочешь дать урок. Вот и не вмешиваешься. До поры до времени. А когда решишь, что урок усвоен… Но я знал: обманываю себя. Не вмешаешься, не придёшь… Ты не представляешь… я чуть не рехнулся, когда понял, что это не галлюцинация… а действительно ты…

Усталость берёт верх. Незаметно ухожу в сон. Просыпаюсь в одиннадцать ноль пять. Олег продолжает бредить. Речь по-прежнему идёт о моей особе. Естественно. Я оказался рядом с ним после недели полного одиночества, и ему представляется, что он знал меня с самого детства.

Шепчет:

– …а ещё я тебя во сне видел… один сон яркий… помню, словно сейчас приснился… родители говорят: «Олежка, мы уходим, а ты смотри, останешься один, без нас в угол не становись»… Я во сне думаю: вот ещё! что я, дурак что ли, добровольно в углу стоять?.. Очень не любил, когда меня этим наказывали. А самого тянет в запретное место. Почему нельзя? Что там такое?.. Подошёл, встал… И вдруг вижу, что стены угла начинают расходиться… меня словно затягивает куда-то… грозит чем-то непоправимым, смертельным… и это вызывает у меня не просто страх, а ужас… трудно передать… какой-то запредельный, экзистенциальный ужас…

Кашель. И запинающееся продолжение:

– Ты ведь знаешь, сны монтируются, как кинофильмы… Только что ты участвовал в некоем событии… и вдруг – ты не замечаешь момента перехода – оказываешься в другом месте, где происходит какое-то другое действие, иногда совсем не связанное с предыдущим… В том сне следующий кадр – полная темнота. Почему-то знаю, что это пещера, хотя не вижу ни стен, ни свода… Мне очень страшно, потому что чувствую: отсюда нет выхода… ни мама, ни папа не придут на помощь. И вдруг из темноты выходит большой белый пёс, вроде волкодава… и что-то говорит… меня не удивляет, что пёс разговаривает, потому что я знаю: на самом деле это не собака, а ты… то есть не совсем, конечно, ты… а тот мальчик, каким я тебя воображал… мой несостоявшийся брат… страх проходит, мне становится очень спокойно… Когда я проснулся, не мог вспомнить, что ты мне сказал… Что-то очень важное…

Олег опять задыхается от кашля, а мне приходит в голову, что его бред имеет свою логику и последовательность. Надо думать, он пытается мне что-то сообщить. Но я не психиатр, а завтра – трудный день… Привычно заставляю себя уснуть. Необходимо как следует отдохнуть перед командировкой в Калай-Хумб.

Замок звякает. Семь часов четырнадцать минут. Олег спит. На потолке погреба высвечивается квадрат лаза. За перекладинами решётки возникает фигура. Откидывает решётку. Нагибается, чтобы видеть меня. Лихо козыряет в положении чуть ли не раком и без головного убора. Теша. Радостно объявляет:

– Здравия желаю, товарищ командир, я вам шара-бара принёс.

Осторожно приподнимаю голову Олега, отодвигаюсь в сторону. Укладываю его поудобнее, стараясь не разбудить. Встаю. Сдерживаю себя, чтобы не сделать мальчишке внушение за приветствие не по уставу.

– Вольно.

– Товарищ командир, разрешите шара-бара опустить.

– Отставить! Неси лестницу.

Боец испуганно:

– Зачем лестницу? Нельзя лестницу.

– Раз приказываю, значит, можно.

– Увидят, накажут.

Реакция – на сто процентов именно такая, как я предполагал.

– Ладно, шуруй в казарму, сообщи Комсомолу, где я нахожусь.

Бравая, но согнутая строевая стойка рушится. Теша упирается руками в колени, сгибает колени и лепечет:

– Гадо приказал никому не говорить. Накажет…

– Не дури. Кто посмеет наказать, когда выйду. Не тяни время. Ноги в руки – и пошёл!

Козыряет:

– Итоат! Так точно, товарищ командир, – выпрямляется и пропадает из поля зрения.

Хлопает дверь, звякает замок.

Время: семь часов шестнадцать минут.