Василий Берг - Чайковский

Илья Петрович, вышедший в отставку примерно в одно время с сыном (он ушел с должности директора Технологического института в марте 1883 года) получал относительно неплохую по тем временам пенсию – две тысячи рублей в год. Но у него были свои долги, оставшиеся от неудачного участия в финансовом предприятии, на погашение которых уходило в среднем по восемьсот рублей в год. На оставшуюся тысячу двести (то есть на сто рублей в месяц) Илья Петрович должен был содержать себя и двух младших сыновей. Роскошь воткинского бытия и первых лет жизни в столице давно была позабыта, теперь Чайковские жили в скромной квартирке на пересечении Загородного проспекта с Лештуковым переулком [38] Ныне это дом 16 в переулке Джамбула. . На карманные расходы и вообще на все «излишества» Петру Ильичу приходилось зарабатывать уроками – он преподавал как теорию музыки, так и игру на фортепиано – и аккомпаниаторством. Выходило не густо, в среднем около семидесяти рублей в месяц, причем надо помнить, что рачительность не относилась к числу достоинств нашего героя. Однако же он не унывал. Более того, весело подшучивал над своей нищетой и был счастлив от сознания того, что стоит на верном пути.

«Я говорю на музыкальном языке, потому что мне всегда есть что сказать» [39] Из письма П. И. Чайковского Н. Ф. фон Мекк от 16 (28) марта 1877 года. , – заметит Чайковский в одном из своих писем.

К окончанию консерватории сказано было следующее: давнишний вальс «Анастасия» для фортепиано, романс «Mezza notte», или «Полночь» (да, романс!), увертюра «Гроза» – первое симфоническое произведение, сочиненное в качестве летнего консерваторского задания в 1864 году, «Характерные танцы», вошедшие впоследствии в оперу «Воевода», и кантата «К радости», на слова Шиллера, ставшая выпускной работой нашего героя. Кантата, к слову сказать, была встречена весьма прохладно. Так, например, композитор Александр Николаевич Серов (отец живописца Валентина Серова) сказал: «Нет, нехороша кантата; я от Чайковского ожидал гораздо большего». Рубинштейну кантата тоже не понравилась, а музыкальный рецензент «Санкт-Петербургских ведомостей» Це- зарь Антонович Кюи, член «Могучей кучки» и автор четырнадцати опер, высказался о кантате и ее сочинителе совсем уж плохо: «Консерваторский композитор г. Чайковский – совсем слаб. Правда, что его сочинение (кантата) написана в самых неблагоприятных обстоятельствах: по заказу, к данному сроку, на данную тему и при соблюдении известных форм. Но все-таки если бы у него было дарование, то оно хоть где-нибудь прорвало консерваторские оковы. Чтобы не говорить много о г. Чайковском, скажу только, что гг. Рейнталеры и Фолькманы [40] Карл-Мартин Рейнталер (1822–1896) – немецкий композитор, автор множества песен и произведений для смешанного и мужского хоров, в том числе и гимна в честь первого канцлера Германской империи, «Объединителя Германии» Отто фон Бисмарка. Роберт Фридрих Фолькман (1815–1883) – австрийский композитор и музыкальный педагог, автор довольно известных в свое время цикла фортепианных пьес «Фантастические картины» и увертюры «Ричард III». Оба этих композитора считались среди членов «Могучей кучки» и вообще во всем российском музыкальном обществе эталонами бесталанности, творцами «тяжелой» и «неуклюжей» музыки. Сравнение с ними было не просто обидным для Чайковского, а оскорбительным. И это мнение огласил один из ведущих критиков Российской империи! несказанно бы обрадовались его кантате и воскликнули бы с восторгом: “Нашего полку прибыло!”».

Хочется закончить главу на мажорной ноте, поэтому давайте послушаем Германа Августовича Лароша, которого Модест Ильич называет «первым и влиятельнейшим другом» Петра Ильича, объясняя этот «титул» тем огромным значением, которое имел Ларош в музыкальной и интимной жизни нашего героя. Первая встреча Чайковского и Лароша произошла в начале октября 1862 года в консерватории, куда Ларош поступил в семнадцатилетнем возрасте. Окончив курс, Ларош стал преподавать теорию и историю музыки в Московской и Санкт-Петербургской консерваториях. Он сочинял музыку, но в истории остался как музыкальный критик.

«Рубинштейн мне сказал, что исполнит вашу кантату не иначе, как при условии многих изменений. Но это заставит вас переписать всю партитуру. Стоит ли игра свеч? Я этим не отрицаю достоинств вашей кантаты: эта кантата – самое большое музыкальное событие в России после “Юдифи”, она неизмеримо выше (по вдохновению и работе) “Рогнеды” [41] «Юдифь» и «Рогнеда» – оперы Александра Серова. «Юдифь» нравилась Чайковскому гораздо больше «Рогнеды». , прославленной не в меру своей ничтожности. Но переписывать!! Переписывать – это ужасно! Не воображайте, что я здесь говорю как другу: откровенно говоря, я в отчаянии признать как критик, что вы самый большой музыкальный талант современной России. Более мощный и оригинальный, чем Балакирев, более возвышенный и творческий, чем Серов, неизмеримо более образованный, чем Римский-Корсаков, я вижу в вас самую великую или, лучше сказать, единственную надежду нашей музыкальной будущности. Вы отлично знаете, что я не льщу: я никогда не колебался высказывать вам, что ваши “Римляне в Колизее” – жалкая пошлость, что ваша “Гроза” – музей антимузыкальных курьезов. Впрочем, все что вы сделали, не исключая “Характерных танцев” и сцены из “Бориса Годунова”, я считаю только работой школьника, подготовительной и “экспериментальной”, если можно так выразиться. Ваши творения начнутся, может быть, только через пять лет; но эти, зрелые, классические превзойдут все, что мы имели после Глинки».