Лидия Дорн - Депрессия. Между абсурдом и чудом

Он сказал: умри без следа, потому что след – это нечистота. След пачкает чистоту небытия, как музыка пачкает тишину, как краска пачкает холст.

Я стала просматривать адреса и телефоны крематориев в «Желтых страницах», сама не понимая, зачем я это делаю. Я бы предпочла уехать в Тибет и там исчезнуть навсегда в вечных снегах и желудках стервятников, но до Тибета было слишком далеко.

Поэтому я начала скупать в аптеках таблетки – те, что можно приобрести без рецепта, все подряд. Не знаю, что это было – глупость, наивность или помрачение ума, но почему-то я была уверена, что среди таблеток, если набрать их побольше, непременно найдутся такие, которые окажутся смертельными, если съесть их много. Время было доинтернетное, в плане способов самоубийства – неискушенное.

Думала ли я о родителях, о том, каково им будет? Думала, но желание умереть было сильнее. Точнее, не умереть, а перестать быть и чувствовать боль. Я больше не могла выносить себя. Если ненавидишь себя, то убить себя – вполне логичное решение, разве нет?

Дождавшись выходных, когда моя соседка по комнате ухала ночевать к другу, я проглотила таблетки (примерно стакан), легла и стала ждать смерти. А дождалась бешеной тахикардии, сердце то выпрыгивало из груди, то замирало почти полностью, потом начала рвота. Так прошло несколько часов; кажется, я несколько раз теряла сознание. К исходу ночи я поняла, что не умру, и вызвала скорую.

Скорая доставила меня в психиатрическое отделение не помню какой больницы. Тут в моей памяти зияет большая дыра, я не помню почти ничего. Помню только, что в палате было громко, шумно и многолюдно, отсутствовала дверь в туалете, да и с самим туалетом было что-то не так. Молодой, но усталый и равнодушный врач выспрашивал, почему я это сделала, а я не могла толком ничего объяснить. Меня не лечили, но и не выпускали. В итоге я нашла в записной книжке телефон одного преподавателя, позвонила ему и попросила о помощи. Он позвонил декану моего факультета, а декан приехала и каким-то образом вызволила меня оттуда, за что я ей безмерно благодарна по сей день.

Невыразимое одиночество и холод тех минут, когда я ждала смерти, находятся далеко за пределами даже моего воображения. В состоянии клинической смерти люди иногда видят свет и коридор, ведущий к свету. Но я пошла в другую сторону. Кто сам отрезает себя от жизни и света, тот видит противоположность. Ощущает, как жизнь и свет удаляются, безвозвратно исчезают, и нет ничего страшнее этого чувства ни при жизни, ни после. Если ад существует, он видится мне именно так – как растянутый до бесконечности миг умирания души.

После неудачной попытки умереть я рассудила, что жизнь дала мне второй шанс и нужно им воспользоваться, то есть пытаться жить дальше и искать пути спасения.

Когда у вас что-то болит, естественно искать причину боли, чтобы от нее избавиться. Когда болит сознание – поиск причины ведет в метафизические области. Нужно было объяснить себе мир, не больше и не меньше.

Я начала ходить в церковь и даже крестилась, но никакого облегчения это не принесло, скорее добавило страха. Пугало само представление о рае как о месте, где душа будет пребывать бесконечно. Поскольку состояния душевной радости я себе в принципе не могла вообразить, да еще длящейся бесконечно, то рай выглядел жутким местом вечного заточения в пустоте – без боли, но и без радости, и попади я в такое место, мне бы захотелось умереть еще раз. К тому же библейские истории вызывали много вопросов, а ответов никто не давал.

Тогда же случился период, когда я увлекалась антропософией. Сейчас это кажется смешным, а тогда было ново и интересно. Девяностые годы: общага, безденежье, пустые магазины, бесприютность – и затопившие страну эзотерические учения. В просторной комнате старинного дома в центре Москвы собирались люди, томимые духовным голодом. Все какие-то потерянные, точно брошенные дети. Бледные лица, впалые щеки, горящие болезненным блеском глаза. Рассаживались кружком и внимали странным речам под звуки фортепиано.

Тела эфирные и астральные, духовные прозрения, ангелы и иерархии – смысл всех этих странных речей от меня ускользал, но от них веяло прелестью необычности и соблазнительным заграничным духом.

Духовные сущностибродили по комнате, похожие на прозрачные геометрические фигуры. Раз за разом зачитывались слова из послания к Коринфянам: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий…» Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, тогда же лицом к лицу. И любовь, любовь, любовь… За всеми этими словами не стояло ничего. Любовь была пустым звуком. Никакой любви во мне не было, только голодная пустота – огромная, размером со вселенную, и очень страшная.