Жак Росси - Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Но вслед за вопросом о гражданстве возникает вопрос о происхождении. Из документов, обнаруженных, когда Жак лежал в больнице, явствует, что при рождении ему было дано имя Франтишек Ксаверий Хейман. Однако известно, что в ГУЛАГе он звался Жаком Робертовичем Росси, причем считалось, что по национальности (в этническом смысле, как это было принято в СССР) он француз. В его бумагах хранилась копия свидетельства о рождения, переведенного на французский язык, где на полях указано, что Франтишек Хейман «решением Варшавского (Польша) муниципального совета от 4 августа 1962 года получил разрешение носить фамилию Росси».

Почему же в таком случае этот Хейман в ГУЛАГе носил фамилию Росси, а окружающие прозвали его Жак-француз? Возможно, на имя Жака Росси был выписан тот паспорт, который в Париже он сменил на южноамериканский, с которым ему предстояло ехать в Вальядолид? Еще одна загадка! Когда после смерти Сталина Жак просил, чтобы ему, как немецким и японским заключенным, разрешили написать родным, ему ответили, что он никак не может считаться иностранцем, поскольку является советским гражданином. В знак протеста Жак тогда объявил вторую голодовку.

Франтишек Ксаверий Хейман был третьим ребенком Марсина Хеймана, которого Жак называет «отчимом», никогда не произнося его имени. В первых версиях его происхождения «отчим» – польский аристократ. Жак говорит также, что он был архитектором, образованным и культурным человеком. В его библиотеке юный Франтишек приобщился к французскому Просвещению XVIII века и к революционерам. Позже в ходе нашего сотрудничества, в одном из неожиданных порывов откровенности, Жак скажет, что на самом деле «отчим», архитектор и бизнесмен, был по происхождению немецким евреем, католиком, выходцем из ассимилированной семьи.

Отношение к отцу исподволь влияло на психологию Жака; этим объясняется, почему до меня, когда кто-нибудь из его предполагаемых соавторов пытался задавать слишком много вопросов насчет расхождений в том, что касалось отцовской линии, работа над биографией застопоривалась.

И еще одно открытие меня ждало: Марсин и Леонтина, законные муж и жена, имели трех детей, о чем Жак в своем рассказе не упоминал, по крайней мере поначалу: это Сильвия, 1906 года рождения, и Петр Станислав, родившийся между Сильвией и Франтишком Ксаверием (он же Жак), который, в свою очередь, родился в 1909 году. Вопреки всем недомолвкам, представляется весьма маловероятным, чтобы Жак, явившийся на свет вскоре после брата, всегда считавшего отцом Марсина, имел другого биологического отца.

Нежелание признать родным отцом «отчима», на чье еврейское происхождение есть намеки в тексте, может объясняться несколькими причинами, например его суровостью, богатством, антикоммунизмом. Когда я спрашивала у Жака, как сложились его отношения с польскими родственниками после выхода из ГУЛАГа, он признал, что они способствовали его репатриации. Он охотно говорил о тете Марии, сестре Марсина, видимо, обратившейся в протестантство, и о матери Марсина, своей бабушке, надо полагать; по его словам, это была «еврейская дама», пламенная патриотка Польши.

Когда Жак вернулся в Польшу, Марсина уже не было. Он умер «во время оккупации», при обстоятельствах, которых Жак не пожелал прояснить. Однако исторический контекст почти не оставляет сомнений в том, каковы были эти обстоятельства. Марсин Хейман был еврейского происхождения, а Польшу захватили нацисты и создали там свое генерал-губернаторство. Жак сам провел двадцать лет в советском ГУЛАГе и не терпел, когда советские лагеря сравнивали с нацистскими, преуменьшая их жестокость. Он избегал разговоров о Холокосте, полагая, что эта катастрофа заслоняет собой ту, свидетелем которой был сам.

В прологе к нашей общей с Жаком работе я предупреждала: «Это не биография Жака Росси – ведь книга написана другим человеком и умалчивает о некоторых семейных и личных обстоятельствах; они остались тайной свидетеля. Но это и не традиционная историческая биография, потому что она продиктована преимущественно субъективным представлением свидетеля о нем самом. Это и не роман, потому что в книге нет ни малейшего вымысла. Это просто рассказ о жизни, цель которого – как можно точнее передать голос свидетеля с его тембром, интонациями, ритмом, паузами».

Сегодня самые ошеломительные паузы отчасти заполнены; некоторые тайны приоткрыты; неясности уточнены. Теперь мы знаем, что по важным для него причинам Жак хотел бы, чтобы эта книга оказалась отчасти романом, чтобы реальные факты иногда уступали в ней место фантазиям и мечтам. Тем не менее Жак предстает в этой книге таким, каков он был в реальной жизни, а его свидетельство оказывается ценным вкладом в историю. Он подарил нам увлекательный и правдивый рассказ о своей карьере коммуниста и одиссее зэка. Правда, при этом он предпочел кое-что утаить и переиначить, говоря о своем происхождении и семье. Таким образом, страницы книги, на которых об этом говорится, следует перечесть в свете документов, найденных позже в его архиве.