Олег Соколов - Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти

Мой начальник имел неосторожность послушать этого наглого нечестного типа. И не только. Как человек чести и слова, Рудольф не взял с Райха никакой расписки, никакого письменного указания идти в этот день на съемки! Это было его роковой, ужасной ошибкой. Устный приказ выйти в море поступил, и мой фрегат смело двинулся в наступающую бурю вслед за головным кораблем. Едва мы сделали пару миль, как волнение стало нарастать, и в скором времени начался настоящий мощный шторм, никогда бы не подумал, что увижу такие волны в Финском заливе!

Слева по борту, позади от нас вдали стояли крупные суда… и не двигались вперед, не желая схватываться с налетающей бурей, а наши две скорлупки дерзко лезли в пекло!

Более мореходный головной «шмак» стал уходить вперед от нас, а мы догнать его не могли, так как парусность (поверхности) нашего судна (мы шли против ветра на двигателе) была гораздо больше, а двигатель слабее. Я остался без приказов! Вот тут-то и сказалось отсутствие опыта; маневрировать судном я неплохо умел, но что делать в этой сложной ситуации без приказа?

Конечно, никаких мобильных телефонов тогда и в помине не было, рации у нас также не было, и приказа о том, что делать в этой обстановке, я не мог получить.

А ситуация сложилась опасная. Фрегат стало заливать через нос. Чтобы понять произошедшее, нужно на несколько мгновений обратиться к специфике нашего судна. Как уже говорилось, оно было перестроено из старого деревянного рыболовного траулера. Чтобы создать внешний декор корабля XVII в., нос был срезан и декорирован под богато украшенный «гальюн» фрегата того времени. При этом прочно закрытая палуба траулера была частично разобрана, и носовой люк в кубрик отныне не был больше герметично закрыт железной крышкой, а его просто прикрыли деревянной решеткой в стиле XVII в. Все это было еще ничего при попутном ветре, а тут нам пришлось идти строго против ветра, разрезая волны. Но в XVII в. фрегаты не ходили строго против ветра, да и форма носа у судов того времени была иная, «пузатая», позволявшая не «резать» волны при движении круто к ветру, а подниматься над ними как поплавок. Наш же острый «современный» нос резал волны, а через практически открытый люк вода заливала носовой отсек.

Конечно опытный моряк, увидев это, тотчас повернул бы назад, высокой кормой к ветру. Но я был 25-летним капитаном без всякого опыта. Однако оказавшись на посту морского офицера, как сын морского офицера, беспрекословно исполнявшего опасные приказы, я считал, что мой долг также беспрекословно исполнять приказ, полагаясь на то, что «адмирал» знает, что делает, и, если он ушел вперед и не подает никаких сигналов, мой долг идти за ним следом.

Моя команда, состоявшая, как я уже сказал, по большей части из юношей, видя мою твердость, не высказывала никаких признаков страха. Тут я увидел, что значит воля командира. По моему приказу эти отважные парни героически сражались со стихией, откачивая воду, подвязывая распустившийся где-то от ветра парус, делая все, что было в человеческих силах, чтобы спасти корабль. Никакой паники, хотя мы были уже в смертельной опасности, никакого нытья, только работа, напряжение всех сил и матросские шутки! Я с гордостью вспоминаю этот момент, когда я понял, как важен моральный дух в бою, а ведь это был бой со смертью!

Клянусь, что я так был занят работой, командованием, делом, что понял позже, как историк, что настоящий офицер, если он твердо исполняет свой долг, не должен испытывать страха, хотя бы потому, что на него смотрят глаза его солдат, верящих в него! Это был важный жизненный опыт.

Но волны становились уже совершенно бешеными. И я понял, что еще немного вперед, и мы погибли. Только тут я резко развернул штурвал, чтобы повернуться кормой к волнам, но судно уже клевало носом. Я, памятуя опыт моряков старых лет, приказал кидать пушки за борт и рубить мачты!

Но было уже поздно. Огромная волна захлестнула нос, и фрегат, клонясь на левый борт, стал с треском и шипением уходить в морскую пучину. Но у нас был еще шанс спасения, если не корабля, то экипажа. Как было принято на судах XVII в., за нами на тросе мы буксировали шестивесельный ялик. Он мог вместить всю нашу команду — 15 человек. Однако, вот какая была проблема, трос от ялика проходил через отверстие в высокой корме в кают-компанию, которая располагалась в глубине судна. Послать туда человека обрезать трос задолго до кораблекрушения, означало потерять ялик, который мог бы оказаться после гибели судна где-нибудь в миле от него, и это означало бы, что почти все бы погибли. У нас не было достаточного количества спасательных средств, некоторые люди плохо умели плавать, и был жестокий шторм! Послать человека рубить трос прямо в момент крушения — он наверняка ушел бы на дно вместе с фрегатом.