Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Чарльз Уилсон изумлялся переменам, которые произошли в Черчилле. «С тех пор как Америка вступила в войну, он стал совсем другим человеком, – писал врач. – Тот Уинстон, которого я знал в Лондоне, пугал меня. ‹…› Я видел, что он тащит на своих плечах тяжесть всего мира, и задавался вопросом, сколько он еще сможет продержаться и как ему можно помочь. А теперь (может показаться – буквально в одну ночь) его место словно бы занял человек значительно более молодой». Уилсон видел, что к Черчиллю вернулась радость жизни: «Внезапно у него возникло ощущение, что война уже практически выиграна, что Англия в безопасности и что быть премьер-министром Англии во время великой войны, иметь возможность направлять работу кабинета министров, армии, флота, авиации, палаты общин, управлять самой Англией – все это превосходит даже его мечтания. Он обожает каждую минуту этой деятельности» [1132] Moran, Churchill , 9–10. .

В первые несколько дней плавания море оказалось необычайно бурным, даже по меркам Северной Атлантики, что заставило корабль двигаться на малой скорости, порой снижавшейся до шести узлов, тем самым сводя на нет «эффект безопасности» (создаваемый на корабле, способном двигаться почти впятеро быстрее, – разумеется, когда он действительно плывет быстро), на который так рассчитывали путешественники. Всем им запретили выходить на палубу: мощные волны перекатывались через низкобортный корпус. Бивербрук пошутил, что «никогда прежде не плавал на такой большой подводной лодке» [1133] Martin, Downing Street , 69. . Черчилль писал Клементине: «Находиться внутри корабля в такую погоду – то же самое, что находиться в тюрьме. Только тебе еще и предоставляется дополнительная возможность – утонуть» [1134] Winston Churchill to Clementine Churchill, December n. d., 1941, CSCT 1/24, Clementine Churchill Papers. . Он принял свой Mothersill's, чтобы побороть морскую болезнь, и оделил этим препаратом собственных секретарей – невзирая на протесты Уилсона, предпочитавшего не злоупотреблять лекарствами.

«Премьер в отличной форме и очень жизнерадостен, – писал Гарриман. – Без умолку говорит за едой». Один раз Черчилль долго распространялся о морской болезни: в частности, по поводу «ведер, которые ставят на мостике эсминца, и т. д. и т. п., – писал Гарриман, – так что в конце концов Дилл, который еще не совсем пришел в себя, позеленел и чуть не выскочил из-за стола» [1135] Harriman, Memorandum to self, "Trip to U.S. with 'P.M.,' December 1941," W. Averell Harriman Papers. .

Линкор благополучно пересек Атлантику и встал на якорь в Чесапикском заливе близ берегов штата Мэриленд. Черчилль и его спутники преодолели остаток пути до Вашингтона по воздуху. «Была ночь, – писал детектив-инспектор Томпсон. – Сидевшие в самолете с зачарованным восторгом смотрели в иллюминаторы на это изумительное зрелище – большой город весь в огнях. Вашингтон символизировал для нас нечто невероятно драгоценное. Свободу, надежду, силу. Мы два года не видели освещенного города. Мое сердце наполнилось радостью» [1136] Thompson, Assignment , 246. .

Черчилль остановился в Белом доме (как и его секретарь Мартин, а также несколько других членов делегации), где получил возможность познакомиться с ближним кругом самого Рузвельта. А Рузвельт, в свою очередь, получил возможность вблизи посмотреть на Черчилля. В первую ночь, которую Черчилль и его спутники проводили в Белом доме, детектив-инспектор Томпсон (тоже вошедший в число остановившихся здесь гостей) находился вместе с Черчиллем в его комнате, высматривая потенциальные опасности, когда вдруг кто-то постучал в дверь. По указанию премьера Томпсон открыл. И обнаружил, что на пороге президент в своей коляске, один во всем коридоре. Томпсон распахнул дверь пошире, но тут заметил, как президент меняется в лице. «Я обернулся, – писал Томпсон, – и увидел Уинстона Черчилля совершенно голым, в одной руке – рюмка, в другой – сигара» [1137] Этот эпизод разные люди пересказывают по-разному, но развязка везде одна. См.: Thompson, Assignment , 248; Sherwood, Roosevelt and Hopkins , 442; Halle, Irrepressible Churchill , 165. .

Президент приготовился укатиться на своем кресле обратно.

– Заезжайте же, Франклин, – призвал его Черчилль. – Тут все свои.

Президент «как-то странно пожал плечами» (по словам Томпсона), после чего вкатился в комнату.

– Сами видите, мистер президент, мне скрывать нечего, – проговорил Черчилль.

Затем он повесил на плечо полотенце и в течение часа беседовал с Рузвельтом, расхаживая по комнате нагишом, потягивая свое питье и время от времени вновь наполняя рюмку президента. «Он смахивал на древнего римлянина в термах, отдыхающего после успешных дебатов в сенате, – писал Томпсон. – Думаю, он бы и глазом не моргнул, если бы к нам присоединилась миссис Рузвельт».