Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Во второй раз Лепихин уже не промахнулся, и она была убита. Телок, который был с ней, долго не хотел уходить, но потом убежал. Этот поступок Лепихина я, конечно, осудил, — это было браконьерство, не вызванное даже необходимостью, потому что продукты у нас были в достаточном количестве. Долго говорили об этом.

Но тем не менее мясо нужно было забрать и использовать, раз уж так получилось. Да и, кроме того, местному населению — якутам и орочам разрешается убивать лосей, и они это делают постоянно. Запрещается только нам. Поэтому на другой день я, Лепихин и Карпенко собрались с утра пораньше на то место. Ободрали и разделали тушу, разрубив ее топором и разрезав на части. Потом на северном склоне отрога сняли большим пластом мох, обнажив мерзлый грунт со льдом, сложили на этом участке все мясо, укрыли его мхом, нарезанным дополнительно на соседних участках, и сверху навалили ветвей с листьями, хотя, собственно, солнечные лучи не доставали до этого участка. Только шкуру мы развесили на просушку, вывернув ее мездрой наружу.

Потом с мешком, наполненным мясом, вернулись к себе в палатку. По дороге я придумал, как сделать котлеты, не имея мясорубки. Я решил, что можно обойтись топором. Прежде всего, нужно было сделать толстую деревянную плашку, на которой потом рубить топором же мясо.

Так и сделали, по неопытности рассчитали плохо, и котлет получилось больше, чем было нужно. В общем, их оказалось много, а нас мало.

Лепихин тогда спросил Бекашева: «Это правда, что у татар есть такой праздник, который называется Байрам, когда все татары целый день едят не переставая?». А Бекашев, кажется, ответил, что в Байрам ничего не едят и не пьют от восхода до заката солнца и только вечером приступают к еде.

Это лето в смысле питания у нас было исключительно хорошее. Только мы доели первого медведя, как Лепихин убил лосиху, съели и ее, как я убил второго медведя. Рабочие были все время рады и благодарили особенно за то, что эта пища не стоила им ни копейки.

Мне в то лето очень понравилась геологическая съемка с передвижной базой, находящейся на кунгасе. Передвигаясь по мере обработки площади, она постоянно оставалась на относительно небольшом расстоянии от объектов исследований, что очень облегчало работу сухопутного конного транспорта. Только благодаря этому нам почти вполне хватало наших двух кляч, полученных на Кулинской электростанции, — больной слабой кобылы гнедой масти и старого сивого мерина. Полевым партиям ведь всегда старались отдать тех лошадей, которые были слабы, больны, стары и являлись обузой в хозяйстве, в котором они находились. Я это давно и хорошо знал, так как еще на Бутугычаге в первый год работы мне преподали хороший урок.

В это лето мне не приходилось тревожиться мыслью о том, как мы будем выходить из района работ после их завершения, так как мы были вполне обеспечены транспортом, имея посудину большого водоизмещения, во всяком случае, с запасом плавучести и грузоподъемности в несколько тонн.

А летом за нами передвигался наш склад, передвигалась и хлебопекарня. У нас русской печью служила обыкновенная двухсотлитровая бочка от бензина, масла или спирта, у которой одно дно было вынуто, а возле другого было прорезано отверстие для трубы. Когда, сплавившись на новое место, кунгас причаливал к берегу, привязывали его веревками к растущим на берегу лиственницам, Чабудаев немедленно вооружался лопатой и принимался копать в борту террасы ямы для своей бочки. Яма должна была получиться такой глубины, чтобы в ней поместилась бочка лежа на боку и чтобы оставалось над бочкой еще сантиметров 30–40 для того, чтобы ее можно было засыпать песком и галькой. Затем он устанавливал над бочкой дымоход и принимался топить печку, чтобы просушить и прогреть песок и галечник, прилегающий к стенкам бочки-печки снаружи.

Прошло всего 39 дней после удачной охоты на первого медведя, и я совершенно неожиданно для себя (думаю, что и для других) при неправдоподобных и невероятных обстоятельствах убил второго.

Начался этот необыкновенно счастливый день с того, что, едва проснувшись, открыв глаза и увидев, что уже светло и что все обитатели палатки еще спят, я тут же услышал шум ветра в ветвях над палаткой и только успел вспомнить, что мы стоим в горелой роще, вспомнить, как вчера поздно вечером в полной черной темноте шел сюда на свет костра, возвращаясь из маршрута и пробираясь среди путаницы поваленных деревьев.