Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Уже на обратном пути, приехав на 239-й км и ожидая попутного грузовика, мы с Андреем, во-первых, слышали смешной телефонный разговор. Какой-то тип из служащих, кажется, диспетчер названивал «от нас», то есть с 239-го км, куда-то своему начальнику и жаловался, что «дают только 18 комсомолок, а этого для нас мало»; а во-вторых, мы видели еще женихов, направлявшихся на ту же агробазу и ожидавших попутного транспорта. Двое таких сидели за столом, что-то жевали, и один уговаривал другого, чтобы тот не ел или не пил чего-то там, приготовленного для тех женщин.

Добравшись до Кулинского моста, мы взяли у кого-то поперечную пилу, отрезали часть сплотка от неработающего заброшенного бона и поплыли на нем, как на маленьком плоту. Он действительно был мал и сильно погружался в воду, когда мы на нем находились.

Останавливались мы по дороге на базе П. Н. Котылева на левом берегу Кулу. Меня очень удивило, что там в это время находился сам П. Н. Котылев. Потом останавливались и, кажется, ночевали на стоянке С. И. Кожанова, который, как и мы, сплавлялся на кунгасе и проводил геоморфологическое изучение долины Кулу и Колымы с инструментальной съемкой поперечных профилей долин, с измерением высоты террас и так далее.

Лето 1945 года осталось для меня примечательным не только моими первыми двумя медведями, которых я убил, несмотря на то что, по крайней мере, года на 4 раньше перестал мечтать о том, что когда-нибудь отважусь на единоборство с таким зверем. Еще более, чем этими медведями, оно осталось для меня памятным маршрутами, которые я проделывал почти всегда в одиночку.

Намного позднее я узнал о том, что такая работа запрещается правилами техники безопасности. В то же время, может быть, и совсем не было таких правил для геолого-поисковых работ. А если они и были, то их не популяризировали, проще говоря, прятали от тех, для кого они были составлены. Мне и до этого лета приходилось иногда ходить в маршруты в одиночку, но именно лишь иногда, то есть не систематически. Так случилось в 1943 году, когда строптивый рабочий бросил работу в августе и я некоторое время был вынужден обходиться без него, ходить в маршруты с коллектором Шинкаренко. Тогда я иногда разделялся с ним на некоторое время, и мы ходили порознь.

А в 1945 году приходилось так работать все время. Связано это было в свою очередь с тем, что база наша была передвижная, на кунгасе, и для ее охраны по ночам на стоянках нужен был еще один человек кроме находившегося там постоянно кладовщика. А в соответствии с проектом весь личный состав партии у нас состоял из начальника, двух прорабов, промывальщика и пятерых рабочих, из которых один был кладовщик, один возчик и одного еще приходилось выделять для ночной охраны кунгаса.

Таким образом, для работы в маршрутах можно было одалживать только двух рабочих, один из которых (Ручка) постоянно работал в поисковом отряде, а другого приходилось посылать в маршруты с Лепихиным. Я же оставался один.

Проделывать в одиночку однодневные маршруты было еще не так скверно, а вот отправляться одному в маршрут хотя бы на два дня было уже совсем не так. Сначала было даже немного страшновато одному останавливаться на ночлег, варить себе пищу, сидеть у костра, ныряя ложкой в котелок, а вокруг тебя узкое, озаренное костром пространство, а дальше черная, непроглядная тьма, как кажется, когда глядишь от костра.

Но к таким одиночным ночлегам с почти безмятежным сном у костра черной и холодной, иногда дождливой ночью я привык еще в 1943 году и почти совсем не боялся, зная, что люди в такие ночи спят, а не шастают в дремучей тайге в поисках случайных встреч, а зверей, в частности медведей, волков, рысей, росомах в колымской тайге очень мало, и встреча с ними ночью маловероятна. Особенно маловероятно, чтобы эти звери ходили ночью в поисках спящих людей.

Двухдневные и, разумеется, еще более длительные одиночества в маршрутах в тайге и на сопках неприятны не только своими страхами, до тех пор, пока не привыкнешь к этому, но и скукой. Скучно целый день или больше не видеть ни одного человека и не произнести ни одного слова.

В конце лета мы уже дня три простояли на устье ручья Тасс, когда метрах в семистах, не доезжая нас на широкой длинной косе того же правого берега Колымы, остановилась партия С. И. Кожанова. Эта партия была большая, больше 20 человек… Однажды довольно поздним утром я пошел к С. И. Кожанову. Когда я сидел в палатке у них и разговаривал с Кожановым и прорабом Ниспевичем, вдруг прибежал запыхавшийся коллектор Ельницкий. Он был чем-то сильно возбужден, а мое присутствие оказалось некстати. Поэтому он начал что-то шептать на ухо Ниспевичу.