Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

В какой-то момент Цыган понял, что больше вынести всего этого не сможет, и решил покончить с собой. С философской точки зрения, наверное, это выглядело странным, ибо для того, чтобы расстаться с жизнью, ему было достаточно сделать именно то, чего менты от него и добивались — подписать бумагу. Однако, когда я высказал это предположение, Цыган возмутился — он даже рефлекторно начал тереть левую сторону головы, по которой ему, видимо, слишком сильно били в КПЗ.

Цыган заявил, что ни за что не взял бы на себя такого гадкого преступления. Была и вторая причина: таким образом Цыган намеревался отомстить ментам. Суицид, конечно бы, списали, не заметив на теле и синяка. Однако ментам неизбежно пришлось бы давать объяснения начальству, так что с педагогической точки зрения, умирая, Цыган делал доброе дело — рисовал ментам черту, за которую заходить нельзя.

В любом случае план суицида был плохо продуман. Цыган сидел в камере, где не было даже крючка, чтобы удавиться. Никаких колющих-режущих предметов под рукой тоже не было. Тогда он стащил шариковую ручку со стола у следователя и решил как орудие самоубийства использовать ее.

Цыган забил эту ручку себе в глаз, рассчитывая пробить глазную кость и вогнать ручку в мозг. Мало того, что пробить кость он не смог, однако даже если бы ему это и удалось, то не факт, что эффект стал бы летальным. Позднее в Благовещенске я встречу человека, который выстрелил себе в висок из пистолета Макарова — и остался жив.

Ручка сломалась, не пробив глазную кость, но глаз Цыган себе все же убил — теперь по нему расползлось серое пятно вроде бельма, так что левым глазом Цыган ничего не видел.

Попытка суицида сыграла на руку только ментам — а заодно и убийце. Подержав еще две недели в КПЗ, чтобы сошли синяки, Цыгана отправили на психиатрическую экспертизу, которая, конечно же, признала его невменяемым.

В итоге убийство было повешено на Цыгана — так он попал в Благовещенск. То, что к тому времени в городе убили еще одну женщину, Цыгану никак не помогло. (Тогда и выяснилось, что было орудием преступления, — убийца почему-то бросил гирю на месте.)

Кого из невиновных посадили за новое убийство, Цыган не знал. Следуя правилам хорошего тона, настоящий убийца должен был бы сделать ментам подарок — за то, что они позволили ему дольше ходить по земле и убивать, сажая вместо него кого попало.

В СПБ Цыган попал в ситуацию, которая не снилась и Кафке. Он рассказывал психиатрам реальную историю того, что было, те записывали это как бред и только увеличивали дозу нейролептиков. От них Цыган уже совершенно потерял ощущение реальности и вслух обсуждал, как покончить с собой.

Однажды, возвращаясь с прогулки — с марта в СПБ стали во дворики выводить, — я увидел странную сцену. Цыган стоял посередине коридора. Бушлат, шапка и ботинки валялись у него под ногами, сам Цыган был в носках. Он перетаптывался ногами и делал руками странные движения, напоминавшие движения рычагов паровоза, как будто разминаясь. По виду он напоминал спортсмена, готовящегося к прыжку.

Цыган, действительно, неожиданно сорвался и побежал, набирая скорость в сторону двери в отделение. Он исчез за углом коридора, через секунду издалека я услышал звук глухого удара.

Тут началось нечто страшное. Медсестра заорала на санитаров, те принялись распихивать зэков по камерам, даже не разбирая кого куда, по всему отделению громко застучали ключи в замках.

Когда я добрался до угла, то увидел у двери распростертое на полу тело — тут кто-то из санитаров закинул меня в ближайшую камеру. Оттуда мы видели, как санитары протащили Цыгана по полу за руки в процедурку. Лицо его было залито кровью. Лившаяся ручьем, она оставляла по коридору алыми пятнами яркий след.

В коридоре творился хаос. Появились врачи, за ними — надзиратели СИЗО, в коридоре промелькнула Шестакова. Только примерно через час все утряслось. Санитары успокоились и рассортировали всех по местам.

Надзорная камера была ближайшей к двери. Оттуда зэки все видели и рассказали, что Цыган с разбегу на скорости, опустив голову, вбил ее в стальную поверхность входной двери.

По пути в свою камеру, воспользовавшись тем, что медсестра и санитары занимались своими делами, я подошел к внешней двери — обычно это было запрещено. Дверь была высокой — метра два с половиной, — явно сделанной из цельного дерева и обитой проклепанными листами стали, наверное, еще во времена Берии. Цыган метил лбом в ее правую, неподвижную, сторону. Там отчетливо была видна круглая вмятина размером с теннисный мяч.