Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Неожиданно поздней ночью вдруг все услышали странный звук — как будто стукнул какой-то огромный колокол, подвешенный в поднебесье. Вскоре послышались сирены, еще чуть позднее запахло гарью.

Мы выступали надзирателя, который сам толком ничего не знал. Он только мог успокоить тем, что, да, где-то пожар, но не в городе, так что тюрьма не загорится и не стоит беспокоиться.

Как выяснилось позднее, в ту ночь случилась одна из самых страшных железнодорожных катастроф в истории СССР. Дежурный на станции по неизвестным причинам разрешил спустить «самоходом» с горки цистерну со сжиженным газом, пусть правилами это и было категорически запрещено, а для самых тупых на цистерне еще и было написано: «С горки не спускать». Помощник составителя поездов никак не вмешался, а дежурный «стрелочник» по фамилии Поднебесов уже не мог ничего сделать, потому что тормозные башмаки на путях, которыми только и можно было остановить летящую вниз цистерну, почему-то отсутствовали.

Все это выглядело как некое мистическое совпадение событий, но надзиратели из местных нам рассказали честно, что произошло, и легко «мистику» опровергли. Дежурный с помощником в ночную смену просто глухо пили, так что оба плохо соображали, что делали. В итоге цистерна с пропаном ударилась о вагон с цементом и разбилась вдребезги, жидкий газ разлился по путям, Поднебесов решил бежать подальше от греха, спасая свою жизнь, и никого не предупредил (тем самым он оправдал свою фамилию, ибо отправил на небеса с полсотни человек). Примерно в два часа ночи «от неустановленного источника возгорания» газо-воздушная смесь взорвалась — и стерла с лица земли целый пристанционный поселок Машинистов.

Снесло 44 дома, 41 человек погиб на месте, общее число пострадавших от ожогов превысило 200 человек, кто-то умер уже в больнице.

Пожилой надзиратель, заступивший на смену утром, рассказывал об этом с нотками ужаса в голосе. У него самого кто-то из родственников жил в поселке Машинистов и попал в больницу. Для меня это событие стало еще одним плохим предзнаменованием.

Оно полностью оправдалось.

Во второй половине дня — была суббота, как раз день свиданий, — приехали мама и Любаня. Приехали они на машине, из-за катастрофы электрички не ходили. Любаня, как обычно, была празднично одета, но ее правая рука висела на повязке и была загипсована. Перелом Любаня получила вчера сразу после суда.

Любаня довольно подробно описала мне, что там произошло.

Слушание проходило в здании областного суда. Это место я хорошо знал. Там выступал помощник присяжного поверенного Ульянов, он же Ленин, по этому поводу на здании до сих пор висит мемориальная доска с барельефом Ленина.

Во времена моего детства там же располагался и факультет ВЮЗИ, деканом которого был отец. Нередко, когда надо было дождаться маму с занятий, или по другой причине, он покупал для меня бутерброды с лимонадом и усаживал в своем просторном кабинете за одним из столов.

Суд был открытым — что было исключением для политических процессов и в то же время нормой в тех случаях, когда сам подсудимый не присутствовал в суде. Тогда политических выступлений ждать было не от кого, так что и КГБ особо не беспокоился, чтобы скрывать процесс.

Почти половина зала была заполнена «спецпубликой», причем далеко не юного возраста. «Спецпублика» демонстративно сторонилась моих друзей, так что в полном соответствии со сценарием, написанным Кафкой, в итоге в зале образовались две «партии»: поддерживающая подсудимого «правая» и враждебная ей «левая».

Командовал «левыми» некто из чекистов. Несколько раз по его сигналу «спецпублика» принималась шикать или смеяться над «политически вредными» суждениями свидетелей, однако это случилось лишь пару раз, и процесс в целом проходил спокойно.

Обвинителем был человек знакомый. Им стал тот самый Коростелев, который допрашивал меня по делу Славы Бебко. Думаю, он получил свое удовольствие, взяв реванш за все мои неправдоподобные «не знаю», «не слышал», «не видел», из которых те показания и состояли. В аудитории было много знакомых, но, конечно же, присутствовал и КГБ в лице трех офицеров в «униформе» — импортных костюмах, галстуках и с папочками в руках, куда они записывали заметки по процессу и поведению публики.

Присутствовала — явно по приглашению КГБ — корреспондентка местной газеты. Она сидела, ничуть не шифруясь, рядом с чекистами и разговаривала с ними с тем подобострастным видом, с каким обычно обращаются к начальству. Однако освещение процесса в прессе не появилось — возможно, в КГБ сочли его итоги недостаточно показательными.