Владимир Арсентьев - Ковчег Беклемишева. Из личной судебной практики

Обращает на себя внимание противоречие, скорее парадокс, при котором утилитарное мышление игнорирует неотвратимость непредсказуемых последствий нарушения прав человека, поскольку не доверяет им при обязанности соблюдать их. Особый порядок предоставил суду как органу правосудия в системе государственно-судебной власти новую функцию непосредственного, деятельного и результативного участия в политической борьбе с преступностью наряду с правоохранительными органами государственно-исполнительной власти. Между тем, суды, осуществляющие уголовное правосудие по уголовному законодательству Российской Федерации, такой задачи не имеют и не должны иметь, исходя из основополагающих и общепризнанных принципов, при которых в идеале тюрьма должна быть вне политики.

Психологический аспект исследуемого автором социального конфликта заключается в том, что утилитарность является одной из связей между психопатическими и духовными качествами личности, становясь преобладающим типом мышления. По выражению Николая Александровича Бердяева (1874–1948), принцип утилитаризма в высшей степени неблагоприятен для принципа личности, он подчиняет личность пользе, которая тиранически господствует над личностью [121] Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. — С. 47. и несёт несвободу. В результате особый порядок выглядит новым только по форме, оставаясь репрессивным по содержанию. Проявляя политическое насилие, особый порядок может порождать страх особого рода у тех правоприменителей, которым чужда природа приказа в правосудии, им навязанная. Другой части исполнителей исключение из уголовного процесса основной правовой деятельности — приносит удовольствие.

Таким образом, изменение системы мышления приводит к кризису личности правоохранителя, обесценивая её должные качества, и усиливает кризисное состояние культуры уголовного правосудия, что, благодаря особому порядку постановления обвинительного приговора без проведения судебного разбирательства, оказалось диалектически взаимосвязано.

С изгнания началась жизнь первого человека после его умышленного преступления и неминуемого наказания, о чём повествует третья глава книги Бытия. Психологическая достоверность библейского повествования о первом преступлении — грехопадении подтверждается его внутренней правдивостью.

Прежде всего, змей приступает не к мужу, а к жене, которая больше живет чувствами, чем умом, а поэтому легче прельщается. Подкравшись, он притворно интересуется, действительно ли сказал Бог «не ешьте ни от какого дерева в раю»? (Быт. 3, 1). Тем самым змей пытается передать ей чувство недоверия и неприязни к Богу. Своё недовольство строгостью заповеди жена выражает тем, что к запрету вкушать плоды древа познания она ещё добавляет то, чего Бог не запрещал: «и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть» (Быт. 3, 2). Так жена допускает ложь и вступает на путь падения.

Услышав сочувствие своей злобе, змей действует уже наглее и прямо клевещет на Бога, представляя Его лживым и завистливым. Он обещает: «нет, не умрёте, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт. 3, 4–5). Змей подсказывает простой способ: он внушает, что плод обладает волшебной силой, делающей человека равным Богу. Приняв внушение искусителя, жена смотрит на древо как бы другими глазами: древо хорошо для пищи (похоть плоти), приятно для глаз (похоть очей) и вожделенно, потому что дает знание (равное всеведению Бога — гордость).

Вместо прежних святых мыслей о Боге, наполнявших душу жены, всё её существо прониклось одними чувственными помыслами и пожеланиями, обращёнными на запретный плод. Грех богоотступничества уже совершён в душе. Осталось только исполнить свой злой умысел на деле. «И взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел» (Быт. 3, 6).

Однако змей был только внешней причиной падения первых людей. Действуя хитростью, он обольщал, склоняя жену к греху, но не принуждал к преступлению заповеди Божией. Поэтому внутренняя и главная причина происхождения греха заключалась в самих прародителях. Склонившись на обольщение искусителя, они злоупотребили своей свободной волей, но сделали это не по необходимости и принуждению, а единственно по своему собственному решению, почему и понесли ответственность за свою вину.