Юлия Добровольская - Жизнь спустя

Так косвенно Гроссман вошел в эту историю….

РО:Я хочу только уточнить, что речь шла о первой части рецензии Шагинян, опубликованной в 1954 году, и это касалось первой части романа. Возникала ли когда-нибудь тема второй части романа в ваших разговорах?

ЮД:Шагинян старалась вообще не касаться вопросов, которые на страивали ее на неприятный лад. В Чехословакии мы совершили с ней путешествие по стекольным заводам. Она просила меня по ехать с ней, потому что она поссорилась, естественно, с шофером-чехом и переводчицей и вела себя не очень хорошо, о чем я ей и сказала: «Мариэтта Сергеевна, не прикидывайтесь сумасшедшей, я знаю, что вы не сумасшедшая, и ведите себя коррект но». Тогда она сникла и сказала: «А почему вы думаете, что я при кидываюсь?» Я ей сказала, потому и потому. Она говорит: «А так удобно!»

Гроссман была тема табу. Она чувствовала, что виновата. Кроме того ее дочь, Мирэль, очень пеняла ей за это. Шагинян очень дорожила хорошим отношением с Мирэль и внуками. Поэтому Кочетов, Гроссман, а затем ленинская трилогия, которая нужна была для семьи, чтобы купить всем автомобили, кооперативные квартиры – всё это были запретные темы.

Я упрекаю себя только в том, что не пошла на ее похороны. Я должна была ей все простить: и ее безумную любовь к Сталину. Она была все-таки очень интересным человеком…

РО:Возвратимся к раннему Самиздату. Я хочу вас спросить, перепечатывали ли вы сами что-либо?

ЮД:Перепечатывала. Это был главным образом Тамиздат. Я помню, что переписывала целыми страницами «Дар» Набокова.

Я – переводчик. Переводчик умирает, если он ежедневно не расширяет свой лексический, идеоматический и прочий запас. У меня всю жизнь были списки слов, почему-то мною мало употребляемых. Я всегда читала с карандашом в руках. Поэтому для меня тамиздатские книги высокого качества были ещё и учебниками. Хорошая русская проза ведь становилась всё более и более редкой.

Я очень дружила с Трифоновым. Он делал то же самое. Он тоже все время читал с карандашом не для того, чтобы заимствовать, а для того, чтобы активизировать какой-то уже знакомый словарный фонд, который лежит где-то в подсознании.

РО:Вы можете назвать ещё что-нибудь кроме «Дара»?

ЮД:… Книжка Берберовой тоже поучительна с точки зрения факто логии.

Многое мне дала прочесть Лиля Юрьевна Брик из своего дома, из своих запасов. Я переводила её скудную биог рафию, написанную в 1959 г. Я её переводила 20 лет спустя, и чтобы понять кое-какие вещи, мне нужно было кое-что прочесть. Это был не Самиздат, это был архив: записки Брика, ее записки о Маяковском, очень интересные материалы катаняновские… Там был склад документов, которые служили Василию Авгаровичу Катанянц [20]материалом для его книги «Хроника», которая сейчас выходит уже третьим изда нием.

Записки Лили Брик о Маяковском носили, к сожалению, довольно лаконичный характер. Она вела дневник, но не регулярно и бегло. Туда вошло всё. Там было очень много интересных записей, напри мер, какую поэзию любил Маяковский или неиспользованные материалы к когда-то напечатанной уже ею главе «Маяковский и Достоевский».

Кстати сказать, после смерти Лили Юрьевны – не знаю, что можно с этим сделать – всё перешло к Василию Васильевичу Катанян и его жене Инне. Они сейчас живут в квартире Лили Брик…

Все многочисленные архивные материалы, представляющие ог ромный интерес, находятся в руках у Васи и Инны Катанянц. Но они не лежат мертвым грузом. Вася все время делает книгу за книгой и переплетает их в старые кофточки Лили Брик с кармашком. Инна все свободное время посвящает архиву. Она перепечатала, например, все письма Эльзы Триоле [21]к Лиле. Накануне смерти Василий Авгарович, уже больной раком, уже едва двигаясь, поехал к Арагону [22], чтобы вы молить у него разрешение сфотокопировать у него ответы Лили Эль зе. Переписка длилась с 1922 г. до смерти Эльзы. Арагон сделал вид, что письма Лили потеряны. Я уверена, что через какое-то время они выплывут во Франции и за них дадут большие деньги.

Я хочу сказать, что моя дружба с Лили Юрьевной и потом, по сле ее смерти, с Василием Абгаровичем, и после смерти Василия Абгаровича с Инной /кстати, мы продолжаем переписываться/ дала мне возможность прочитать особенный Самиздат. Самиздат в одном экземпляре, то, что делают Вася и Инна и дают друзьям. Это бесценно для истории русской культуры 20-х годов. Это сделано с ог ромной любовью, тщательнейшим образом, проиллюстрировано оставшимися историческими и архивными материалами, включая пенсионную книжку Лили. Всё, что можно было сдать в архив, сдано.