Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

— Вы и в самом деле такой скиталец?

— Сейчас, может быть, уже не такой яростный. И потом, скитаться можно… Я вот сейчас выйду из мастерской и пойду в магазин за бутылкой водки — это может быть скитанием. Дело не в том, сколько ты прошел, а в том, сколько ты пережил за количество пути. Скитание — это вещь такая, скитаться можно, сидя на месте.

— Но…

— Но все это правда. Конечно же, все это правда. Конечно же, я знаю, где Багровое озеро. И лодка эта есть, лежит она у меня на чердаке в моей избушке на Цыпиной горе. И в Ферапонтове я, конечно, бывал, и в Белозерске, и за Белозерском, и по Ковже плавал, и по Шоле, и на Ладоге бывал, и на Валааме бывал дважды. Ездил по России бесконечно. Есть у Лакшина такие слова:

Я вот как-то подумал про себя — когда мы вместе с ним это пели, я так не думал — что эти слова на редкость точно определяют мою жизнь. Вот так я и прожил. И пропутешествовал, и продвигался по земле нашей… Это, конечно, чрезвычайно печальный итог. Разумеется, между этими поклонами было много веселий. Я любил женщин, я искал грибы, я охотился на уток, я стоял на тяге вальдшнепов, я дружил с Лакшиным, с Георгием Семеновым, с другими прекрасными людьми… Но вот эти колокольни, которые кланяются, — они были все время. Вот такая песня, мой друг…

Знаешь, у меня есть один друг, замечательный просто человек. Иван Михайлович Овчинников. Он энтомолог, зоолог, писатель. Он знает, что я человек верующий. А он — атеист. И как только мы встречаемся, он начинает мне говорить: «А все-таки Бога нет»! И всячески мне эту идею пропагандирует — ему интересно вызвать меня на поединок. И знаешь, какое самое сильное мое доказательство? «Ваня, доказательство бытия Божьего — это то, что ты есть на свете и что мы с тобой сейчас разговариваем». Ну как ему еще докажешь. А так он думает: кажется, я все-таки произведение божественное…

Это интервью было уже готово к печати, когда пришло трагическое известие — умер Юрий Коваль. Не стало удивительного жизнелюба, веселого, доброго человека. Но именно такими свойствами обладает его блестящая, совершенная проза, которую он оставил нам.

— Творчество и мир флоры. Юрий Иосифович, можете ли вы поставить рядом два эти понятия?

— Конечно, они абсолютно совместимы. Для меня любовь к растениям также естественна, как любовь к человеку, к звездам, ко всему живому. В душе я не различаю простой одуванчик, который растет повсюду, и Капеллу, сияющую в созвездии Возничего. Мне кажется, эта любовь заложена в каждом человеке. Может только, во мне она больше проявляется, потому что я очень люблю упоминать растения в своих рассказах — Многие ли растения вы назовете «по именам» и нравится ли вам узнавать их?

— В детстве я очень любил собирать щавель. Так интересно было отыскивать его по весне среди лугового разнотравья. Найти и с наслаждением съесть кислый листик Да и сейчас безмерно приятно — узнать растение «в лицо» и сказать кому-то: «А вот — козлобородник» или там: «Это — живокость». Мне нравится словарь ботаников. Какие замечательные здесь названия, очень русские и близкие. Очень близкие к литературе и важные для литературы. Слова, которые нельзя потерять.

Сейчас у меня дома растет шеффлера. Мне нравится и это латинское название. Как-то приятно его осваивать. Или аралия, антуриум — удивительные, новые для меня слова. И конечно, с огромным уважением отношусь к людям, знающим растения, но должен сказать, что таких встречал очень мало. Сам же, усвоив некоторое количество ботанических понятий с детства, позже захотел расширить их круг. Несколько лет назад у нас вышел замечательный двухтомник «Травянистые растения СССР». Я купил на всякий случай сразу три экземпляра. Он мне очень помог. Хотя не скажу, что рисунки там превосходные, но все-таки они близки к оригиналу и узнаваемы, и даже, пожалуй, лучшие из тех, что попадались мне в руки. Я всерьез стал изучать его, потому что, мне кажется, стыдно (ну, уж писателю совсем стыдно) не знать того, что тебя окружает: птицы ли это, звезды или растения.

— Какое впечатление на вас производят садовые цветы?

— Когда я попадаю в сад, я воспринимаю не конкретно какое-то растение — астру, например, или флокс. Я воспринимаю их в целом, в пейзаже. Для меня они чрезвычайно важны именно как часть ландшафта, и я охватываю всю картину: и цветы, и деревья, и дом, и человека, который проходит между этими цветами, словно оживляющее картину начало. Потом, медленно двигаясь по саду, я смотрю, как все меняется, одно наплывает на другое, что-то уходит из поля зрения, а что-то появляется. И только уже осмотрев всё вот так, я могу, грубо говоря, укрупнить план и обратиться к какому-то отдельному цветку. И сказать: «Какие роскошные жарки!» Понюхать, дотронуться рукой или попросить букет.