Алексей Лубков - Михаил Катков. Молодые годы

Выдержавшие экзамены, включая Михаила Каткова, в августе 1834 года были зачислены на словесное отделение и в первых числах сентября приступили к систематическим занятиям в университете. Поступившие на I курс делились на три разряда: «казеннокоштных», то есть принимаемых на казенный счет, «своекоштных» и слушателей. К «казеннокоштным» относился Фёдор Буслаев, к «своекоштным» — Юрий Самарин и Михаил Катков. Остается загадкой, кто оплачивал учебу Каткова в университете и почему, несмотря на успешное окончание пансиона, он не стал претендовать на государственное обеспечение своего «студентства». Возможно, это было как-то связано с предоставленной ему ранее привилегией бесплатного обучения в пансионе. Впрочем, многие страницы биографии Каткова всё еще трудно прочитываются исследователями.

В середине 1830-х годов казеннокоштные студенты жили в общежитии, занимавшем верхний этаж старого здания университета на Моховой. Распорядок дня был строго определен. Подъем в 7 утра, в 8 — чай с булками, в 14.30 — обед, после которого в номерах занимались до 20 часов. Затем ужин и в 23 часа отбой. Спать шли в дортуары в правом крыле здания. Между номерами и дортуарами имелась большая комната для бритья, умывания и т. п. На этаже был небольшой кабинет, где находился субинспектор, следивший за поведением студентов [123] Аврус А. И. История российских университетов. Очерки. М., 2001. С. 22. . Лекции в университете начинали читаться в 10 утра и продолжались без особых перерывов до 14 часов, так что невнимательный или опоздавший студент не всегда мог сразу понять, какого профессора он в данный момент слушает.

В университет надо было являться в форменных сюртуках (двубортный с металлическими желтыми пуговицами) и темно-зеленой фуражке с малиновым околышем. Кроме того, имелась парадная форма: однобортный темно-зеленый суконный мундир с фалдами, малиновым стоячим воротником и двумя золотыми петлицами, треугольная шляпа и гражданская шпага без темляка. До трети состава студентов университета в эти годы составляли казеннокоштные, жившие на всем готовом, но по окончании они должны были несколько лет провести на государственной службе. «Казеннокоштный» Буслаев с первых дней пребывания в университете зарекомендовал себя с лучшей стороны. Ему мы обязаны подробностями студенческой жизни курса, на котором им суждено было учиться с Катковым четыре года. А время студенчества, как известно, едва ли не самое светлое, памятное и беззаботное в жизни любого человека.

«Живя в своих номерах, — вспоминает Ф. И. Буслаев, — мы были во всем обеспечены и, не заботясь ни о чем, без копейки в кармане, учились, читали и веселились вдоволь. Нашему довольству завидовали многие из своекоштных. Всё было казенное, начиная от одежды и книг, рекомендованных профессорами для лекций, и до сальных свечей, писчей бумаги, карандашей, чернил и перьев с перочинным ножичком. Тогда еще перья были гусиные и надо было их чинить. Без нашего ведома нам менялось белье, чистилось платье и сапоги, пришивалась недостающая пуговица на вицмундире. В номере помещалось столько студентов, чтобы им было не тесно. У каждого был свой столик (конторки были заведены уже после). Его доска настолько была велика, что можно было удобно писать, расставив локти; под доскою был выдвижной ящик для тетрадей, писем и всякой мелочи, а нижнее пространство с створчатыми дверцами было перегорожено полкою для книг; можно было бы класть туда что-нибудь и съестное или сласти, но этого не было у нас в обычае и мы даже гнушались такого филистерского хозяйства. <���…> Кормили нас недурно. Мы любили казенные щи и кашу, но говяжьи котлеты казались нам сомнительного достоинства, хотя и были сильно приправлены бурой болтушкою с корицею, гвоздикою и лавровым листом. Из-за этих котлет случались иногда за обедом истории, в которых действующими лицами всегда были медики. <���…> Отделение казеннокоштных студентов под особую рубрику от своекоштных постоянно бросалось в глаза и университетскому начальству, и профессорам, и самим студентам и невольно напоминало о контрасте между неимущими и имущими, или, по крайней мере, между бедными и богатыми. Согласно такому порядку вещей, само собою приходилось и в рубрике своекоштных отличать разночинцев от столбовых дворян и вообще незнатных от знатных» [124] Буслаев Ф. И. Мои досуги: Воспоминания. Статьи. Размышления. М., 2003. С. 24–26. .

С наблюдением Буслаева о различиях в положении студентов соглашались и другие современники. Но все-таки оставалось в душе московских студентов другое чувство. О нем очень хорошо написал Константин Сергеевич Аксаков, поступивший в университет за два года до Буслаева, Самарина и Каткова. Он вспоминал, что во время сдачи экзамена молодые люди почти не замечали друг друга, но уже на первой лекции, когда в назначенный день собрались все в аудитории, «молча почувствовалось, что мы товарищи. <���…> Спасительны эти товарищеские отношения, в которых только слышна молодость человека, и этот человек здесь не аристократ и не плебей, не богатый и не бедный, а просто человек. Такое чувство равенства, в силу человеческого имени, давалось университетом и званием студента. Право, кажется мне, что главная польза такого общественного воспитания заключается в общественной жизни юношей, в товариществе, в студентстве самом» [125] Аксаков К. С. Воспоминания студентства 1832–1835 годов // Русские мемуары. Избранные страницы (1826–1856). М., 1990. С. 92–93. . В примечании Константин Сергеевич уточнял: «Именно университетом и студенчеством, ибо училище, заключившее в себе все часы воспитанников, лишает их той свободы, которая дается соединением лишь во имя науки, которая поддерживается тем, что всякий товарищ вел свою самостоятельную жизнь» [126] Там же. С. 93. .