Борис Альтшулер - Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее

На другой день, собравшись у нас на кухне на Чкалова, мы составили и подписали “Московское обращение”, требующее освобождения Солженицына и создания Международного трибунала для расследования фактов, разоблачению которых посвящена его книга “Архипелаг ГУЛАГ”. Уже после того, как “Обращение” было передано иностранным корреспондентам, мы узнали, что Солженицын выслан, только что самолет приземлился в ФРГ. Мы позвонили с этим известием Наташе – она очень взволнована, уже слышала от кого-то еще, но поверит только услышав голос А. И. Через час позвонила она – только что говорила с мужем. “Московское обращение” получило большое распространение. В ФРГ, например, под ним было собрано несколько десятков тысяч подписей.

Незадолго до отъезда Наташи с Екатериной Фердинандовной (ее мамой) и детьми к мужу у нее на квартире был прощальный вечер ( 27 марта ). Мы были там с Люсей, много было хороших людей, пели хорошие русские песни».

Павел Литвинов (правозащитник, в книге [19], с. 349):

«Мы впервые увиделись через несколько месяцев после того, как я возвратился из ссылки в 1973 году, это было летом. Поводом послужило следующее: я только что узнал, не помню уже от кого, что Владимиру Дремлюге, моему подельнику добавили второй срок. У него было три года по делу о демонстрации на Красной площади и еще три года за что-то в лагере.

Я позвонил Андрею Дмитриевичу. Я с ним не был знаком – спросил, можно ли что-либо сделать? Он сказал, что сделать ничего нельзя, но он выступит в его защиту, и не могу ли я к нему приехать. А у меня в это время был какой-то страшный приступ радикулита, я сказал, что не смогу. Он ответил: “Хорошо, мы приедем”. Они взяли такси и приехали ко мне в Медведково. Это было наше первое знакомство. Мы говорили о Дремлюге, он тут же составил какой-то текст. До моей эмиграции – которая была через несколько месяцев – мы встречались довольно часто и с ним, и с Еленой Георгиевной. Она предложила называть ее Люсей – так я все время и называл ее. По-моему, все наши общие знакомые называли ее Люсей. Довольно скоро ее вызвали в КГБ по делу – я думаю, – о дневниках Эдуарда Кузнецова. Они мне позвонили, и мы вместе поехали на допрос. Мы с Андреем Дмитриевичем сидели снаружи, а ее допрашивали.

Мы много общались по диссидентским делам. Я, как правило, приезжал к ним на Чкалова. Последний раз мы виделись совсем незадолго до моего отъезда – когда была высылка Солженицына ( 13 февраля 1974 г. ). Тогда у Андрея Дмитриевича собралось довольно много людей. Мы составили – обсуждали его целый день – письмо в поддержку Солженицына. Его легко найти: с чьей-то легкой руки его стали называть “Московским обращением”. Оно в результате стало поводом к тому, чтобы регулярно проводить “Сахаровские слушания” на Западе».

БА:

За полтора месяца, прошедшие после высылки Солженицына и до ее отъезда, Наталья Дмитриевна сумела переправить на Запад через друзей большую часть архива Солженицына. Что же происходило в это время на Олимпе?

Согласно рассекреченным документам Политбюро ЦК КПСС, публикация «Архипелага ГУЛАГ» за рубежом и меры «пресечения антисоветской деятельности» Солженицына были 7 января 1974 г. обсуждены на заседании Политбюро. Юрий Андропов предложил выдворить Солженицына из страны в административном порядке. За высылку высказались Устинов, Гришин, Кириленко, Катушев, за арест и ссылку – Брежнев, Косыгин, Подгорный, Шелепин, Громыко и другие. Было принято постановление: « Солженицына А. И. привлечь к судебной ответственности. Поручить т.т. Андропову Ю. В. и Руденко Р. А. определить порядок и процедуру проведения следствия и судебного процесса над Солженицыным А. И. ». Однако, вопреки решению Политбюро от 7 января, в конечном счете возобладало мнение Андропова о высылке.

Сахаров:

«В начале апреля 1974 года мы с Люсей выбрались на несколько недель отдохнуть на юг… За время нашего пребывания на юге я написал статью по заказу американского журнала “Сатердей ревью” под названием “Мир через полвека”. Редакция заказала для юбилейного номера подобные статьи многим известным авторам, которые должны были рассказать кое-что о том, как им рисуется будущее в 2024 году. Я дал волю своей фантазии, так что у меня (не знаю, как у других) полувековая отметка носит условный характер. В статью я перенес кое-что из сборника под редакцией Кириллина и из “Размышлений”, но, в основном, писал заново. Люся, как обычно, перепечатывала мои листки и делала некоторые замечания. Очень мне интересно, как моя футурологическая картина будет смотреться через 50 или 100 лет. Пока что она мне скорей нравится, чем наоборот».