Ариадна Эфрон - Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Приехать сюда можно после 15 мая, в любое время между 15–31, только предупредите. Не только можно, но и нужно. (Приехать.) Целую Вас, спасибо за всё.

Мой адрес: не «Таруса 1 Дачная» и т. д. а Таруса 1-я Дачная ул. Дачных ул. у нас три — из них моя — первая!

Милая Анечка, я в таком обалдении, что не помню, написала ли Вам в ответ на Твардовского, или, мысленно поговорив, на этом успокоилась? Так или иначе, все получила, за все спасибо. Твардовский очень хорош — не ожидала — а относительно Андрюши Вознесенского просто пришла в восторг — то самое [141]. Только почему он не понял, что у беременной под шалью? [142]Хорошо хоть не усомнился в поэмах. А что дальше слышно?

Может быть, к концу месяца приеду на коротко в Москву, может быть, и нет, а Вас ждем в начале июня, надеюсь, что ничего не помешает. Сейчас дожди, соловьи, черемуха.

Обнимаю Вас.

Милая Анечка, только вчера отправила Вам какую-то сомнительную открытку — то ли писала Вам, то ли не писала в ответ на рецензию Твардовского [144]— плодом этих горестных раздумий и явилась открытка, а сегодня получила следующую Вашу весточку, и опять надо утомленному лентяю браться за перо. Чем мне за семь верст киселя хлебать — учитывая, что опять дождик — до почты, где прямая связь с Москвой только что-то около двух неудобнейших часов в сутки, а остальное время надо пытаться «связаться» через Калугу, может быть, проще будет Вам послать мне телеграмму? Хорошо было бы, чтобы Вы ее дали, узнав у Орла, до какого числа он будет в Москве и вообще желает ли меня лицезреть в этот заезд. Он мне писал, что будет в Москве в июне. Отменяет ли его майский — возможно, скоропалительный заезд в Москву июньскую поездку? Мне ведь отсюда выбраться не так быстро, и нужно было приехать ближе к концу месяца, и если Орлов приедет на 2–3 дня, мы рискуем с ним разминуться. А вообще-то я, конечно, рада буду его повидать, он много сделал для маминой книжки и многое принял близко к сердцу, что не так-то часто встречается у людей пожилых и многоопытных!

Насчет «живописаны»: я Вам дала все сведения по этой строке [145]— черновые и беловые варианты (беловой Вы, по-моему, сами видели), с Вас и спрос. Макаровские же и Орловские соображения по этому поводу мало меня интересуют [146]. Только на моей памяти (Вас еще тогда на свете не было) одного из гослитовских редакторов сняли-таки с работы за замену пушкинской «птички божьей» (не знающей ни заботы, ни труда) [147]«птичкой вольной». Дело было в 23-м, фамилия пострадавшего — Калашников (и Пушкин).

Относительно Вашего приезда: разбивайтесь в лепешку, но не откладывайте — вдруг что-то помешает Вам или мне! Надо непременно застать хоть хвостик ранней весны, соловьев, цветение сирени, разнообразие оттенков молодой листвы, пока она не смешалась еще в одну сплошную, общую и ничью, зелень. И меня надо Вам застать, пока я еще несомненно жива, и прогрессирующий идиотизм не завладел мною окончательно.

Увы, после маминой смерти, и более близкой по времени и пространству (когда мама умерла я ведь сама была «по ту сторону») — смерти Бориса Леонидовича я твердо убедилась в том, что и сама непременно умру. Раньше, даже на самом краешке жизни, я не задумывалась о том, что и мои дни сочтены. А теперь знаю, что прожито уже много-много, осталось мало-мало, и надо торопиться. Торопиться же что-то не хочется.

Сейчас цветут вишни, сливы, черемуха. Я уже несколько раз навещала домик маминого детства — и очень хорошо, т. к. «отдыхающие» еще не наехали (домик на территории Дома отдыха) и было пустынно и тихо. Вокруг дома растут четыре высоченных ели, когда-то посаженные дедом в честь четверых его детей [148].

Побывала и на могиле Борисова-Мусатова (он умер в этом же цветаевском доме и похоронен неподалеку) [149]. Там чудная скульптура Матвеева [150]— и какой вид на Оку! [151]

Целую.

Милая Анечка, не надо так буквально принимать мои слова — савана я еще себе не приготовила. И вообще есть мысли, которые лучше держать при себе, потому что разъяснять их трудно, а комментариев они, очевидно, требуют. Я Вам скажу только, что пока близкие — живы, смерть — понятие отвлеченное. Когда она начинает косить вокруг тебя, то ты убеждаешься в реальности того, что всегда знал, но — исподволь. Но, конечно, говорить об этом так же некрасиво, как и «быть знаменитым». Иногда невольно думаешь вслух — как говоришь во сне; что поделаешь! Я все чаще говорю и делаю глупости, увы, наяву.