Ариадна Эфрон - Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Как бы мне хотелось, чтобы вы всерьез занялись своими аллергическими штучками, пока не поздно, если бы вы только могли понять и осознать, насколько всяческие привычные недомогания утверждаются и необратимо усугубляются с возрастом! Пробивайтесь в этот самый аллергический институт, получите (добейтесь) туда направления хотя бы на консультацию из своей клиники, у Вас не за горами (хотя и не за самыми ближними) тот самый бабский переломный возраст, когда каждое лыко — в строку; среди наших общих знакомых — Татьяна Леонидовна стала почти невменяемой, а Татьяна Владимировна перенесла тяжелейшую операцию (хоть это всё и не по Вашей линии — но у каждой из нас ведь своя линия здоровья и нездоровья!). Да и я сама пошла под откос с тех самых пор; берегитесь же пока время есть! Обнимаю Вас — привет родителям, будьте все здоровы, благополучны и благонадежны!

< Приписка на полях >: Почему мама так сердито разговаривала с А. А., чем удивила ее и огорчила?!

Милая Анечка, пишу несколько корявых строк в ночь (уже!) «черствого» дня рождения; «свежеиспеченный» день рождения получился очень удачным — такая милая стояла погода — небо голубое, чуть затуманенное маревом тепла, деревья уже рыжие, и последние цветы, всё еще не увядающие! Приехали на два дня Щербаковы-родители, отпущенные детьми для проветривания, и Павел Иванович, решивший понаслаждаться рыбалкой на окончательно обезрыбевшей реке! Таким образом, нежданно-негаданно оказались у нас «настоящие» гости — двое Щербаковых, двое Бондаренков и одна (тоже приехавшая, но даты моей ради и без побочных соображений!) Лена; составила (я) столы в своей комнате, выставили большой джентльменский набор в смысле закуски и малый — в смысле выпивки, получилось довольно шумно и довольно весело, главное, что Бондаренки и Щербаковы — замирились более или менее всерьез — насколько могут быть серьезны отношения исключительно на поверхности! На следующий день, т. е. сегодня, позвала Цветаевых в почти полном ассортименте (минус Инна, поехавшая на пароходе по Оке — Москва — Горький — Москва) — еще Таня-почтальон пришла, похорошевшая и повзрослевшая! Обратно семь человек набралось — но столы не составляла: получилось — в тесноте и, если не в обиде, то хотя бы в скуке архизеленой; не со всеми Цветаевыми не соскучишься! Таня-почтальон и Лена чуть под стол не попа́дали от тоскливых эманаций, излучаемых бабкой, внучкой и дочкой Ирой (кучкой)… Теперь, слава Богу, с фестивалями — всё, можно и поработать не только на ублажение гостевых аппетитов! Таня-Мышка убила меня подарками — притащила прелестный подсвечник кованого железа, торт и бутылку шампанского! И как было бы славно, кабы не «родичи» (в кавычках, ибо что́ за родня мне баба-Женя со своим непосредственным — от первого брака — потомством!) (только разве что через Шушку и кота-Макса родня!).

А так, милый мой, всё по-прежнему — кроме, увы, возраста… И кроме того, что вот-вот начнутся активные сборы в Москву, а это и не жизнь, и не работа, и, тем более, не отдых!

Вообще же старость — странное состояние, говорю не о своей, которую ощущаю (пока) лишь как ряд физических ограничений, а они, волей судьбы , были у меня всю жизнь, так или иначе; а о ней, как о явлении; об обреченности на возрастное окружение, на лейтмотив болезней и смертей, на постепенное угасание человеческих вокруг себя красок, на невыполненность и, вероятно, невыполняемость человеческих вокруг себя обещаний (не мне было, естественно, обещано, а — жизнь обещала им, а они — жизни, и всё оказалось двусторонней пустой болтовней!) ну и т. д. и т. п. А главное — принято считать, что старость — мудрость, на самом же деле такая глупость, что глупее не придумаешь! Лечить надо было своевременно этого самого Бога, который всё это придумал, а теперь куда уж! Целую Вас, привет от всех, кто со мною.

Милый Рыжик, пишу Вам в свой (и сестры моей Ирины [1220]) именинный день — в высшей степени слякотный, холодный, неприятный, как в общем оно и положено по календарю. Все, как есть, поразъехались, даже Евгения Михайловна с присными махнула в цивилизованные края, мы же с А. А. копаемся помаленьку, сворачиваемся и тоже мечтаем выкорчеваться отсюда поскорее; труден так называемый «дачный» быт, не поддержанный солнцем и цветением!

Мы с А. А. просто без памяти рады такому, по сути дела, прискорбному факту, как передача Вами кровных денежек в чужие руки! И сведению о том, что котлован ( котлован, а не яма , сударыня!) под них, сиречь под денежки, уже вырыт! Ибо котлован — уже обещание крыши над головой, дай Вам ее поскорее и Бог, и люди! Очень, очень хочется поскорее видеть Вас квартировладельцем, степенной звездой определенной величины в созвездии движимых светил, обладающих недвижимостью! «Всё, что было задумано, всё исполнится в срок» [1221]— только бы не оказался срок резиновым!