Ариадна Эфрон - Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Я отдыхаю во весь горизонт, который на Волге действительно необъятен, ничего не делаю, не рисую, не вижу, только гляжу и всё чувствую и воспринимаю растительно. Не надеюсь на то, что этот «душевный настрой» изменится в ближайшее время.

Порядок на теплоходе изумительный, никакого шума, гама, никакой «музыки», т. е. громкоговорителей — это преимущество рейсового над туристическим, равно, как и то, что жратвишку выбираешь по меню (но качества эта жратвишка самого столовского!), минус же тот, что стоянки слишком коротки в интересных местах и слишком длинны в неинтересных. Впрочем, их пока и не было фактически — ни длинных, ни коротких! Целуем Вас, спасибо за всё, самый сердечный привет (который Вы забудете передать!) — родителям.

Милый Рыжик, к тому времени, что вы получите эту убогую весточку, мы уже впадем в Каспийское море и повернем вспять. Волга, конечно, еще не Енисей, но уже и не Ока, а, впрочем, хороша дивно. Среди городов, неведомых мне (после Горького), больше всего понравилась пока что Казань, ее смешение Востока с Востоком же, ее двойственное (вспоминала мамино о Дионисе) [1215]начало — и двойственную суть ее русско-татарского населения. Увы, цигалевский памятник Джалилю [1216]не Бог весть что — но трогает та воистину душевность, с которой экскурсоводицы обеих национальностей говорят о нем… и о его семье; в сведения о последней я позволила себе внести коррективы, сообщив, что бронзовый Муса — уже дедушка! Проехала скучнейший от черемушкинстости Куйбышев, а сейчас приближаемся к Сызрани, которая тоже не Бог весть что; а вот Ульяновск, который видели ночью — феерическое зрелище; монументален вплоть до освещения, даже эпохален. Осматривать его будем на обратном пути. Целуем Вас крепко!

Дорогая Анечка, приветствуем Вас из солнечной, сказочной Астрахани. Где так вот запросто посреди города стоит белокаменный кремль, а в городских прудах не менее запросто плавают лебеди и цветут… лотосы! Город весь в зелени и цветущих розах. Из ценных рыбных пород наблюдается кильки в неограниченном количестве, но зато огурчики-помидорчики уже свои, местные; а ветры дуют прямо с моря Хвалынского [1217]и сразу со всех четырех сторон.

Крепко обнимаем Вас, сердечный привет близким и родным!

Милый Рыжий, течем вспять со страшной силой, и время уже не идет, а летит, как полагается на всех обратных путях — а жаль! Хорошее дело — отдых и, время от времени, разнообразие — праздность! Погода начала хмуриться лишь сегодня, подувает ветерок с родной Москвы, где сегодня +8, жуткое дело! Покидаем и Стенькины утесы [1218], и его же просторы-берега все больше и больше «цивилизуются», а нас все быстрее и быстрее притягивает магнит возвращения…

Среди московских спутников попались интересные донельзя, — сошли в Астрахани, астраханские же не тот коленкор, но не в попутчиках соль, а в реке и берегах, и в том покое, который они дают… увы, так ненадолго! — Не рисую ничегошеньки, т. к. — или глядеть, или рисовать что-то одно — конечно, выбрала первое; а о том, что увидела, расскажу Вам на словах, без демонстрации чахлых иллюстраций… Чувствую себя, тьфу-тьфу — лучше — да как и может быть иначе под таким просторным небом! Целуем Вас, сердечный привет всем Вашим!

Милая Анечка, за всё спасибо! Олега Степановича повидала с удовольствием, все силы положила, чтобы разрядить все еще напряженную «домашнюю» обстановку его бывшего семейства. Всё это (т. е. обстановка) более чем грустно, ибо Таню-Мышку впервые вижу настоящим, радостным человечком, ибо — рядом с папой!

Теперь о делах: очень прошу: возможно скорее свяжитесь с Леной и сообщите ей, что А. А. приезжает не 25-го, как она собиралась, а, судя по ее вчерашней телеграмме — 26-го в 13 ч. [1219] А то Лена отправится на вокзал на сутки раньше.

Во-вторых, — Анастасия Ивановна уже приехала и уже была здесь. Моего письма она не получила, и я ей сказала на словах то, о чем мы говорили с Вами. Она может вот-вот появиться в Болшево (а может, и не , не знаю), так что необходимо, чтобы Руфь успела переговорить с Зинаидой Митрофановной, конечно, не трогая Елизавету Яковлевну в каком бы то ни было ее состоянии. Речь должна идти о том, что эти вещи пока еще не обнаружены — и больше ничего. А там видно будет.