Анатолий Найман - Рассказы о

Года через три (пять) подтянулись приятели, знакомые знакомых, сбилась условная колония. Состав менялся незначительно, ядро еще меньше. На крыльце, сверху вниз: Маша Липман, я с сыном Мишей, Наташа Старостина с дочкой Лизой; Рома Тименчик с дочкой Лизой, Саша Дорошевич с гитарой.

У стены упомянутого домишки я, дочь, сын, жена (Аня Наринская, Миша Найман, Галина Наринская). Счастливое время.

На велосипеде я с сыном.

Наши близкие друзья Сарабяновы: Елена Борисовна (Мурина) и Дмитрий Владимирович. В начале 90-х они нашли нам избу в деревне, где сами жили, под Калязином. О них в книге ничего нет, это потому, что книга о другом. В книге нет о многом, очень важном, драгоценном. Родном. Когда мне предложили ее составить, я сам не знал, о ком и о чем она будет. Как ведь не знал, когда знакомился и сходился с теми, кто в нее попал, что они в нее попадут. Она же не автобиография, тем более не автопортрет, даже не фотка на удостоверение личности. Это книга о. «О». Кружок, протаявший под подушечкой пальца в зимнем замерзшем окне. Через который видишь, как обычно, только то, что можешь охватить глазом. Ведь если окно летнее, распахнутое, широкое, через которое видишь «всё», это «всё» все равно укладывается в пропускную способность твоего непосредственного зрения, исключает то, что могло бы быть увидено «еще», потому что одно «еще» мешает другому. Пролетающая ласточка повисшему пауку, девочкина скакалка пролетающей ласточке… Мы сидим за столом в той самой, подысканной ими избе. За окном холодноватое тверское лето. Написать, что вмещается в эту картинку, было бы как написать еще одну книгу, не тоньше этой. Этому уже не бывать, но ведь можно хотя бы притронуться кончиком языка к верхней губе в инстинктивной вере, что так удастся почувствовать вкус этой минуты, дня, других мгновений, дней, лет с Лелей и Димой.

60-летие жены Романа Каплана, красавицы Ларисы, в «Русском самоваре». Ее отсутствие на фотографии так же, как и некоторую самодовольную мордатость присутствующих, возмещает главный герой события, изваянный из льда лебедь, подарок Романа (который с трубкой). Отмечаю определенный сплав шика и изящества: не колье какое-нибудь, сующее под нос гостям свою банковскую цену, а художественная вещь, на глазах у всех исчезающая. Однажды грек, мастер по изготовлению лир, предложил поучить меня танцевать сертаки (по совпадению было это тоже на дне рождения его жены). Оказалось делом весьма непростым, и когда я не одолел счета «раз-и», мы прошли к столу, налили по рюмке и разговорились. Он спросил, публикую ли я свои стихи (жена успела сказать ему, что я их пишу). Я ответил, что в последнее время (было самое начало 90-х) да, их стали печатать… А зачем?.. Ну, так принято… Мало ли что принято, отстранил он объяснение. Нет, это против искусства. Искусство – это как мы с вами протанцевали, кончили, и ничего не осталось, как бы и не было… После «Самовара» я бы решительно подтвердил его подначку лебедем.

На фотографии справа:

В двухкомнатной квартире Джованни Бутафавы (см. очерк «Великая душа») было катастрофически тесно: повсюду, почти впритык, стояли колонки книг в человеческий рост, среди них пробирались, как между сталагмитов. Теснее всего мне казалось на кухне, там тоже были книги в вертикальном измерении, хотя и ниже, стопками, зато в ней во множестве громоздились кастрюли, миски, котелки, сковородки и проч., поскольку он, помимо всех своих талантов, широко известных, был еще замечательным кулинаром. Мне лестно вспомнить, что когда мы в первый раз приехали в Рим, он закатил ужин, мясо для которого купил, как он выразился, в «маленьком мясном бутике», где столкнулся с Джульеттой Мазиной. Они были знакомы, она спросила, каков повод, он объяснил – «приезд русских друзей». В другой раз – я прилетел один – он объявил мне, что вечером мы пойдем в дорогой ресторан. Дороговизна – определяющий критерий. Он заведовал тогда отделом культуры в «Эспрессо», а «Эспрессо» был прекрасно осведомлен в самых разных областях итальянской жизни. Ресторан был из тех, в который надо звонить по телефону, чтобы забронировать место, а подойдя к двери, в звонок и некоторое, правда короткое, время ждать фейс-контроля. Была бутылка рислинга, лучшего я не пил, и был судак по-польски, всего лишь, блюда вкуснее не едал. Когда мы вышли, я ему именно это сказал. Он принял к сведению, но без восторга. Да, – согласился, – но недостаточно дорого.