Анатолий Найман - Рассказы о

Празднование Женского дня 8 Марта отодвинуло похороны на несколько дней. Что она умерла в день смерти Сталина, вспомнили позднее, 9 марта была гражданская панихида в морге института Склифосовского, потом гроб запаяли и самолетом отправили в Ленинград. После отпевания и многочасового прощания с телом в Никольском соборе и гражданской панихиды в Союзе писателей, 10-го во второй половине дня ее похоронили на кладбище в Комарове.

Среди подаренных мне книжек две – связывают ее надписи. На Аnnо Domini МСМХХI: «Анатолию Найману в начале его пути Анна Ахматова, 23 апреля 1963, Ленинград». И ровно через два года, на аполлоновском оттиске поэмы «У самого моря»: «Анатолию Найману – а теперь мое начало у Хрустальной бухты. А. 23 апреля 1965, Ленинград». Она принесла с собой «свое время» – и унесла его: в нынешнем ей, живой, места не нашлось бы – «ведь тех, кто умер, мы бы не узнали». Буква «А» в последней надписи, строчная в размер прописной, перечеркнута легким горизонтальным штрихом.

1986–1987

Родители жили в коммунальной квартире пятиэтажного дома в конце улицы Марата, когда я родился. Гулять меня водили – а до того возили в коляске – на площадку бывшего ипподрома на пересечении Марата и Звенигородской. Я знал, что это место называется ипподром, знал даже, что это значит, но никаких лошадей, беговых дорожек, стадионного овала посередине припомнить не могу, потому что никогда и не помнил. Возможно, до самого ипподрома мы не доходили. Что этот кусок города – Семеновский плац (восстания, шпицрутены, казни, петрашевцы-Достоевский, народовольцы), узнал только после войны, в школе. Ипподром тогда уже был разбомблен, в войну на нем стояли зенитки. Но что произвело на меня впечатление очень сильное и отложилось в памяти на всю жизнь, это взвод немцев, который провели под конвоем под нашими окнами в начале войны, наверное, в сентябре 1941 года. Вместе со всеми я смотрел на них с подоконника. Говорили, что это самолетный десант, сброшенный на ипподром. Шли строем – медленнее, чем вообще ходят люди, а как бы чуть-чуть приволакивая ноги. Потом, через год-два, я уже повторял за другими, взрослыми и ровесниками, что это специальный немецкий пленный гусиный шаг… В семье про фотографию говорили, что я с отцом «на ипподроме».

Это Витя Бокоютов, Лева Поляков, Юра Блажин. Не круг моих близких друзей, но я с ними дружил. Любил с ними дружить. Дружбы – органика молодости. Они ничего не требуют, даже верности. Само собой разумеется, что они верные, иначе с чего дружить? Их верность необременительна. Как молодость. Не вся, а, скажем, с 19 до 23–24. Тебе нравятся приятели, ты им. Лично – и как категория. Привязанность остается надолго – простота, с какой она проявляется. На ипподроме есть выражение «порядок бьет класс». То есть лошадь послабей, но хорошо к данному заезду подготовленная, может выиграть у заведомо более сильной. С годами понимаешь, что в отношениях с приятелями «давность бьет содержание». Даже у тех, на кого потом дулся, с кем ссорился, подолгу не встречался, всегда имеют перед достойными, более ценимыми, с которыми сошелся позднее, одно преимущество: они были еще тогда. Так что можно сказать и что привязанность остается на всю жизнь… Эта фотография не постановочная, при мне снимали. Могу вспомнить по корешкам некоторые книги, стоящие на полках. Тонкий чугун пепельницы. Сигареты, наверное, болгарские, «БТ», «Шипка». Тяжесть скатерти. Свитера на ощупь. Главное же, атмосферу, настроение. Ленинградские. В них нет тоски, угрюмости. Но нет веселости. Между тем все трое люди веселые, украшение компаний, сборищ, яркие, одаренные. Просто «в Петербурге жить – словно спать в гробу».

День моего рождения, 1972 год.

Слева направо. Стоящие: моя жена Галина Наринская; писатель Игорь Ефимов; Маша Слоним (что про нее ни сообщи, все несопоставимо меньше того, что она есть; в общем – маша слоним); художник Игорь Галанин; писатель Владимир Максимов; Татьяна Целкова, первая жена Олега; Габриэль Суперфин, великий архивист; Наталья Галанина, жена Игоря; Наталья Горбаневская, поэтесса и вообще фигура героическая; Светлана Штутина, близкая подруга; живописец Олег Целков; Ирина Наринская, сестра моей жены; я; Минна Сергиенко, подруга поэтов и близкая наша. В самое короткое время девятеро из гостей эмигрировали кто куда. Как все были тогда уверены – навеки: прощались, как хоронили. Гарик отсидел за «Хронику текущих событий» 5 + 2 года.