Валентин Пикуль: Честь имею (Интервью)

На днях я собирался позвонить Валентину Саввичу Пикулю, обрадовать последними издательскими и журнальными новостями, но этому не суждено было состояться. Валентина Саввича не стало…

В последний раз мы встречались весной прошлого года. Вместе тогда отбирали письма из обширнейшей читательской почты Пикуля для сборника «Слово исповеди и надежды. Письма русским писателям» (он выходит в издательстве «Молодая гвардия»). В ту встречу мы много беседовали о его творчестве, о взглядах на русскую историю, о проблемах современности, собираясь подготовить большое интервью. Особое место в разговоре заняла тема воинского долга, может, потому, что сам писатель — потомственный военный, может, потому, что она в его творчестве — среди важнейших…

— Насколько сильной, на ваш взгляд, была в прошлом у России оборонная идея?

— Мне кажется, она была слабой по той причине, что русский человек жил, полностью уверенный в несокрушимости своего государства. И Крымская кампания явилась, по-моему, большой для нас неожиданностью. Может, только после Крымской кампании, прусско-датской войны 1864 года, прусско-австрийской кампании 1866 года, германо-французской войны 1870–1871 годов, когда под боком России выросло мощное военное образование, идеи оборонной доктрины обрели в нашей стране свое значение. Но здесь надо сказать о том, что доктрина эта была шаткой. Мы не обратили внимания на милитаризацию Японии, после чего проиграли кампанию 1904–1905 годов.

Если же говорить о совсем недавнем времени, я с детских лет запомнил только одно: враг не ждет, враг нападает, будьте бдительны. Увы, это никак нам не помогло. У нас чуть ли не до самого последнего времени пропагандировалось наступательное мышление. Чем это обернулось, вы сами знаете — отступлением в сорок первом году до самой Москвы.

— В вашем романе «Крейсера» есть такая сцена: начинается русско-японская война, надо воевать, как вдруг младший штурман Щепотьев пускается в пацифистские рассуждения. Собравшиеся в кают-компании офицеры, естественно, возмущены. Но, на мой взгляд, большинство их возражений свелось к эмоциям. Мне тоже отвратителен поступок Щепотьева. Но я не могу принять такой аргумент его оппонента: «…мы носим мундиры не для того, чтобы болтать о философской природе войны». По-моему, это печально, что многим нашим офицерам недостает интереса к военной философии. А как вы считаете?

— Я на стороне кают-компании. Что было бы в 41-м году, если бы мы стали рассуждать о природе войны и гуманизма? Об этом надо говорить до войны. А когда гонг прозвучал — выбора нет.

Конечно, печально, что многие офицеры за последние десятилетия утратили интерес к военной философии. Мне, например, представляется, что философия войны лучше всего выражена у Франца Меринга. Я всегда с большим удовольствием читаю этого писателя марксистского толка, нежели Клаузевица. Как мыслитель мне нравится Фридрих Великий. Но в нашей военной среде труды названных мною авторов малоизвестны. И это неудивительно. Почти все они до недавнего времени хранились в закрытых фондах.

— Как вы объясняете сегодняшний расцвет пацифизма?

— Длительным застоем в развитии политической и экономической мысли страны, который сказался и на нашем вторжении в Афганистан, и на росте неуставных взаимоотношений в армии, и на серьезных просчетах в обеспечении защиты государства, — вспомните, например, разгильдяйство войск ПВО, прозевавших в нашем небе самолет Руста. Но, повторяю, это не значит, что во всем виновата только армия. Армия — часть государственного организма, и она была подвержена в эпоху застоя тем же болезням, что и все наше общество в целом.

— Думаю, здесь нелишне вспомнить ваш последний роман «Честь имею», посвященный судьбе офицера российского генштаба. Эта книга напоминает, что подобные ситуации, связанные с нападками на армию, уже случались в истории. В частности, пацифистские настроения были очень сильны в обществе после нашего поражения в русско-японской войне 1904–1905 годов. Размышляя о причинах резко негативного отношения к армии, ваш герой тогда пришел к мучительным сомнениям: «Не стала ли русская армия зеркалом того упадка, морального и политического, который разъедает нынешнюю Россию?»

— Но вы согласны с тем, что в своих размышлениях мой герой оказался прав?

— Да. И коль речь зашла об этом романе, хотелось бы узнать, что вкладываете вы в понятие офицерской чести. Не кажется ли вам, что сегодня оно во многом размыто?