Валентин Пикуль - Честь имею (Интервью)

— Всегда ли армия и флот пускали вас в те сферы своего влияния, к которым вы проявляли творческий интерес?

— Флот никогда препятствий мне не чинил, а, наоборот, всегда оказывал поддержку. Думаю, для этого были веские основания. Я в своих романах давал достоверные материалы для понимания малоизвестных событий из истории флота.

Сейчас я пишу роман о Сталинградской битве (писатель успел этот роман завершить, в будущем году его печатает журнал «Наш современник». — В. О.), в котором меня интересует прежде всего проблема большой политики и большой стратегии. Думаю, что даже из архивов я не смогу узнать что-то такое, что мне неизвестно. Единственный вопрос, который меня волнует, трагический конец Барвенковской операции, возглавляемой маршалом Тимошенко. К сожалению, именно эта трагедия определила выход немецкой армии к Волге. Тимошенко оставил возле Барвенкова 480 тысяч наших солдат. Пожалуй, это единственный сейчас момент, который бы желательно уточнить с помощью архивов. А с другой стороны, я понимаю, что многие архивы для меня закрыты, и поэтому в работе мне предстоит опираться в основном на тот запас отечественной и мировой литературы, которым я обладаю.

— Чего сегодня недостает нашему оборонному сознанию?

— Я не специалист, и мне трудно говорить на эту тему в деталях. Скажу только одно: сегодня наше оборонное мышление должно созидаться без лозунгов и не по тем трафаретам, которые у нас существовали.

— Многие читатели поражены вашей работоспособностью и плодотворностью. Трудно представить, как вы смогли за 36 лет литературного труда написать свыше двадцати романов, я не говорю уже о произведениях других жанров. В литературных кругах постоянно циркулируют слухи о том, будто вам кто-то помогает.

— Честно говоря, мне не привыкать к слухам. В свое время, когда вышел мой первый роман «Океанский патруль», директор Ленинградского отделения издательства «Советский писатель» Досковский, выступая на одном из совещаний в Смольном, сказал, что у Пикуля — отец адмирал и это он за него написал роман. Но мой «адмирал», как потом узнал Досковский, погиб в морской пехоте, защищая Сталинград.

Потом в литературных кругах ходила другая версия, будто моя мать, смолянка, работает в архиве и приносит мне домой редчайшие документы. Но когда и эта версия лопнула, был пущен слух о том, что я, мол, женат на бывшей дворянке — очень образованной женщине, которая учит меня писать романы.

А какая сейчас версия ходит — простите, не знаю.

— Считаете ли вы себя художником?

— Считаю. Мне для написания даже какого-то незначительного события в истории приходится перелопатить иногда груды документального материала, весьма сухого и невыразительного. После чего начинается осмысление прочитанного. А затем фантазия подсказывает мне картину происходившего. И вот эту увиденную картину я перевожу на бумагу.

Дело доходит до того, что я иногда даже слышу шелест одежд и голоса своих героев.

Когда же я пишу диалог, то непременно обыгрываю его в лицах. Читаю разными голосами. Жестикулирую. Словом, веду себя как актер. Потому что прочитанное только глазами не дает мне правильного представления об интонации.

Уверен, я не состоялся бы как литератор, если б не был увлечен живописью. Работая над романами, я во многом исхожу из картин и не стыжусь в этом признаться. Кстати, вам известно, что Лев Толстой при написании «Войны и мира» многие сцены буквально брал из гравюр 1812 года? Для меня имеет большое значение увидеть героя в лицо. Скоро уже сорок лет, как я занимаюсь собиранием иконографической коллекции, и работа над портретом очень помогает мне при создании исторических характеристик.

— Все ли вам удавалось?

— Мне не удался первый роман «Океанский патруль», который считаю своей большой неудачей. После его публикации я испытал состояние долгой депрессии. И все мои попытки работать в теме современности ни к чему доброму не привели. Считаю, что как писатель я начался с исторического романа «Баязет». С него я и веду свою литературную биографию.

— В своих романах вы не раз ниспровергали официальные версии на различные исторические события. Как реагировали на это историки?

— По-разному. Многие до сих пор не согласны, например, с разоблачением мифа о «потемкинских деревнях». Хотя я документально доказал, что это ложь. «Потемкинские деревни» придумал Георг фон Гельбиг — секретарь саксонского посольства в Петербурге. Его фальсификация была опубликована в то время, когда Наполеон всех побеждал, и потому осталась сначала незамеченной. Ее извлекли из небытия, когда страсти улеглись и в Европе воцарился мир. Тогда за рубежом и воскликнули: смотрите, в России — потемкинские деревни. Неслучайно другая книга Гельбига — «Русские избранники» — в России была запрещена и вышла на русском языке только в Берлине в 1900 году.