Дмитрий Романовский: Честь имею представить - Анна Каренина

ДМИТРИЙ РОМАНОВСКИЙ

ЧЕСТЬ ИМЕЮ ПРЕДСТАВИТЬ - АННА КАРЕНИНА

Повесть

...И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда...

"Туда! - говорила она себе, глядя в тень вагона, на смешанный с углем песок, которым были засыпаны шпалы, - туда, на самую середину, и я накажу его и избавлюсь от всех и от себя".

Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже поздно: середина миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило ее, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но она не спускала глаз с колес подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому, что делала. "Где я? Что я делаю? Зачем?" Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину. "Господи, прости мне все!" проговорила она, чувствуя невозможность борьбы...

Когда Анна открыла глаза, она увидела себя в светлой комнате с гладким низким потолком. В первый момент Анна повторяла про себя полузабытые с детства молитвы, которые она еще разучивала с Сережей. Молитвы - монотонные, успокаивающие, символические причитания - это первое, что возникло у нее в голове, когда она стала приходить в сознание, но еще не могла открыть глаз. Теперь она видела эту странную, идеально чистую и пустую комнату и ничего не могла понять. Может быть, это Воздвиженское? Сейчас войдет Алексей и... Но он же поехал к матери... Княжна Сорокина. Пакет, поданный княжной из коляски. Последний визит к Долли. Там была Кити, подавшая ей в замешательстве руку... Потом станция Нижегородской дороги, поезд, платформа... Паровоз с тендером, первый вагон, середина второго вагона... Она упала на шпалы, присыпанные грязным песком... Где она? Опять мысль о Вронском. Сейчас он войдет и скажет... И тут ее сознание, медленно к ней возвращавшееся, ярко и явственно охватило все вокруг, как после крепкого, освежающего сна, и она с неопровержимой отчетливостью увидела серые, матово поблескивающие стены, ослепительно белый низкий потолок, широкое окно, за которым синело небо. Анна подогнула ноги, ухватилась за подлокотники кресла, в котором полулежала, и увидела это кресло; оно было странной формы и как бы создано специально для нее, так идеально повторяло оно линии ее тела. Анна провела рукой по своему платью, как бы желая удостовериться в реальности окружающего, поправила кружева, пробежала пальцами по растрепавшимся волосам, подоткнула шпильку, как-то странно с непривычной стороны заколотую, и вдруг поняла, что Вронский сюда не войдет. Она не знала почему, только знала, что не войдет. И знала, что это не Воздвиженское.

Она встала, подошла к окну, чтобы хоть приблизительно узнать, где она. В окне она ничего не увидела, кроме зеленых крон деревьев. Прозрачная листва трзпетала на солнце.

Анне ясно представилось все, что она видела в последние часы. Ненавистные молодые люди, бесцеремонно оглядывающие ее на станционной платформе, пьяный фабричный в повозке городового, суетливая Долли, наседкой хлопочущая о детях, пошло непогрешимая, не умеющая скрывать свои чувства Кити. И этот Тютькин со своими книжными хлопотами. Каждый озабочен собой и своими делами, каждый в себе, ничего для других. Левин? Его сельское подвижничество только для собственного душевного равновесия. Все чужие.

Анна отвернулась от окна и снова увидела эту комнату со странными креслами и серым однотонным ковром на полу. Гладкая дверь была лишена каких-либо рельефов, единственное, что выделялось на ней, был стеклянный шар, очевидно служивший ручкой. "Где я? - подумала Анна. - Может, на том свете? она усмехнулась. - Я уже была под поездом, и ничто не могло спасти меня".