Игорь Ротарь - Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина [калибрятина]

К счастью, в заначке у меня было еще несколько сотен долларовых купюр – а с учетом

местной дешевизны, это была очень приличная сумма. Так что голодать мне не пришлось, но

все равно было как-то обидно.

На въезде в Сухуми я увидел табличку с тщательно замазанной буквой «и» в названии

города. Я отдыхал в Сухуми в советское время, тогда город источал какую-то бешеную

энергию и веселость. Сейчас все было совсем по-другому. То, что я увидел, можно было

назвать городом лишь с большой натяжкой.

Очень многие здания были разрушены, и их никто и не пытался отстраивать заново.

Развалины были покрыты буйной субтропической растительностью, а среди руин паслись

коровы и козы.

Но больше всего некогда цветущий курорт поражал своим безлюдьем. Когда я зашел в

ресторан на городской набережной, то на меня посмотрели почти как на инопланетянина.

Рядом с заведением расставил свои картины местный художник – армянин дядя Миша.

Денег у него не было, но он как-то все-таки хотел проявить гостеприимство и стал

рекомендовать мне «особенно вкусные блюда».

– Что, дядя Миша, угощаешь?! – смеялись хозяева ресторана.

Выяснилось, что за последние три дня я первый посетитель.

– А зачем же вы тогда работаете? – с удивлением спрашиваю я.

– Да хоть какая-то, а жизнь. Вот и дядя Миша свои картины на продажу выставил, хотя

прекрасно понимает, что никто не купит.

Я посмотрел в сторону моря: сразу же за набережной начинался роскошный песчаный

пляж, и хотя была середина июля, пляж был абсолютно пустынным.

В Сухуме я остановился в семье знакомых местных русских интеллигентов, которых я

запомнил как ярых сторонников абхазской независимости. Приняли меня с радостью, но вот

угостить чем-нибудь не могли – денег у моих знакомых не было совсем. Я закупил по

смешным ценам продуктов на местном рынке, и мои хозяева стали заметно веселей.

– Когда была война с Грузией, то оставалась какая-то надежда. Но сейчас уже ясно, что

прежней прекрасной жизни не будет. Абхазия – это наш «Вишневый сад», он уже продан, а

нам нужно уезжать! – несколько высокопарно объяснила мне свое восприятие

происходящего в республике хозяйка дома, бывшая актриса Сухумского Русского театра.

Глава IX. Кавказские зарисовки

1. От Дудаева до Кадырова

«Дай Бог прожить эту ночь!»

Сразу же после ввода российских войск в Чечню (в первую чеченскую войну) я

относился к Джохару Дудаеву с неприятием и в целом поддерживал федералов. Дело в том,

что я уже побывал в дудаевской Чечне, и она произвела на меня впечатление крайне

опасного для России бандитского анклава. «Победить Дудаева с помощью чеченцев не

удалось, что ж придется ввести войска!» – рассуждал я.

Увы, человек – создание субъективное, и мое отношение к федералам резко изменилось

после того, как я побывал объектом «точечных ударов» российских бомбардировщиков.

Как и большинство журналистов, я остановился в грозненской гостинице

«Французский дом». Вечером мы наливали себе по стакану водки со словами: «Дай Бог

прожить нам еще одну ночь». Минуты через три раздавался рев бомбардировщиков.

«Господи, сделай так, чтобы этот снаряд был не наш!» – прервав дыхание, замирал каждый

из нас. Через несколько секунд раздавался взрыв: с потолка сыпалась штукатурка,

дребезжали стекла – это означало, что смерть миновала и на этот раз.

Грозный в первую чеченскую

Особенно не по себе было иностранцам. По ночам, надев на голову каски, они

ложились спать в коридоре, надеясь, что это поможет им избежать смерти. «Это самая

страшная из всех войн, на которых мы работали. И в бывшей Югославии, и даже в Багдаде

убивали в первую очередь военных, здесь же главная мишень – мирные жители», –

испуганно говорили чужеземные репортеры.

«Квартира ограблена три раза, просьба не беспокоить!»

Большинство чеченцев отправили своих жен и детей к родственникам в деревню, а в

городе остались только боевики и местные русские. Авиация, без преувеличения, просто

сносила центр города, где, к слову сказать, практически не было дудаевцев. Когда я после

бомбежек выходил считать трупы, то соотношение было таким: на одного убитого боевика

приходилось девять погибших мирных жителей – большинство славян.