Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Настаивать на спортивныхъ цѣляхъ моей поѣздки было бы слишкомъ глупо... Мы обмѣнялись многозначительными взглядами. Начальникъ какъ-то передернулъ плечами: "да еще, вы понимаете, послѣ здѣшняго возстанія..."

О возстаніи я не слыхалъ ничего — даромъ, что находился въ самыхъ лагерныхъ верхахъ. Но этого нельзя было показывать: если бы я показалъ, что о возстаніи я ничего не знаю, я этимъ самымъ отдѣлилъ бы себя отъ привиллегированной категоріи "своихъ людей". Я издалъ нѣсколько невразумительно сочувственныхъ фразъ. Начальнику лагпункта не то хотѣлось подѣлиться хоть съ кѣмъ-нибудь, не то показалось цѣлесообразнымъ подчеркнуть передо мною, "центральнымъ работникомъ", сложность и тяжесть своего положенія. Выяснилось: три недѣли тому назадъ на лагпунктѣ вспыхнуло возстаніе. Изрубили Вохръ, разорвали въ клочки начальника лагпункта, — предшественника моего собесѣдника — и двинулись на Повѣнецъ. Стоявшій въ Повѣнцѣ 51-й стрѣлковый полкъ войскъ ОГПУ загналъ возставшихъ въ болото, гдѣ большая часть ихъ и погибла. Оставшихся и сдавшихся въ плѣнъ водворили на прежнее мѣсто; кое-кого разстрѣляли, кое-кого угнали дальше на сѣверъ, сюда же перебросили людей изъ Сегежи и Кеми. Начальникъ лагпункта не питалъ никакихъ иллюзій: ухлопаютъ и его, можетъ быть, и не въ порядкѣ возстанія, а такъ, просто изъ-за угла.

— Такъ что, вы понимаете, товарищъ, какая наша положенія. Положенія критическая и даже, правду говоря, вовсе хрѣновая... Ходятъ эти мужики, а что они думаютъ — всѣмъ извѣстно... Которые — такъ тѣ еще въ лѣсу оставшись. Напали на лѣсорубочную бригаду, охрану зарубили и съѣли...

— То-есть, какъ такъ съѣли?

— Да такъ, просто. Порѣзали на куски и съ собою забрали... А потомъ наши патрули по слѣду шли — нашли кострище, да кости. Что имъ больше въ лѣсу ѣсть-то?

Такъ, значитъ... Такъ... Общественное питаніе въ странѣ строящагося соціализма... Дожили, о, Господи... Нѣтъ, нужно обратно въ Медгору... Тамъ хоть людей не ѣдятъ...

Я пообѣдалъ въ вольнонаемной столовой, попытался было походить по лагпункту, но не выдержалъ... Дѣваться было рѣшительно некуда. Узналъ, что моторка идетъ назадъ въ три часа утра. Что дѣлать съ собою въ эти оставшіеся пятнадцать часовъ?

Мои размышленія прервалъ начальникъ лагпункта, проходившій мимо.

— А то поѣхали бы на участокъ, какъ у насъ тамъ лѣсныя работы идутъ...

Это была неплохая идея. Но на чемъ поѣхать? Оказывается, начальникъ можетъ дать мнѣ верховую лошадь. Верхомъ ѣздить я не умѣю, но до участка — что-то восемь верстъ — какъ-нибудь доѣду.

Черезъ полчаса къ крыльцу штаба подвели осѣдланную клячу. Кляча стала, растопыривъ ноги во всѣ четыре стороны и уныло повѣсивъ голову. Я довольно лихо сѣлъ въ сѣдло, дернулъ поводьями: ну-у... Никакого результата. Сталъ колотить каблуками. Какой-то изъ штабныхъ активистовъ подалъ мнѣ хворостину. Ни каблуки, ни хворостина не произвели на клячу никакого впечатлѣнія.

— Некормленая она, — сказалъ активистъ, — вотъ и иттить не хочетъ... Мы ее сичасъ разойдемъ.

Активистъ услужливо взялъ клячу подъ уздцы и поволокъ. Кляча пошла. Я изображалъ собою не то хана, коня котораго ведетъ подъ уздцы великій визирь — не то просто олуха. Лагерники смотрѣли на это умилительное зрѣлище и потихоньку зубоскалили. Такъ выѣхалъ я за ограду лагеря и проѣхалъ еще около версты. Тутъ моя тягловая сила забастовала окончательно стала на дорогѣ все въ той же понуро-растопыренной позѣ и перестала обращать на меня какое бы то ни было вниманіе. Я попытался прибѣгнуть кое къ какимъ ухищреніемъ — слѣзъ съ сѣдла, сталъ тащить клячу за собой. Кляча пошла. Потомъ сталъ идти съ ней рядомъ — кляча шла. Потомъ на ходу вскочилъ въ сѣдло — кляча стала. Я понялъ, что мнѣ осталось одно: тянуть своего буцефала обратно на лагпунктъ. Но — что дѣлать на лагпунктѣ?

Кляча занялась пощипываніемъ тощаго карельскаго мха и рѣдкой моховой травы, я сѣлъ на придорожномъ камнѣ, закурилъ папиросу и окончательно рѣшилъ, что никуда дальше на сѣверъ я не поѣду. Успенскому что-нибудь совру... Конечно, это слегка малодушно — но еще двѣ недѣли пилить свои нервы и свою совѣсть зрѣлищемъ этой безкрайней нищеты и забитости? — Нѣтъ, Богъ съ нимъ... Да и стало безпокойно за Юру — мало ли что можетъ случиться съ этой спартакіадой. И, если что случится — сумѣетъ ли Юра выкрутиться. Нѣтъ, съ ближайшей же моторкой вернусь въ Медгору...

Изъ за поворота тропинки послышались голоса. Показалась колонна лѣсорубовъ — человѣкъ съ полсотни подъ довольно сильнымъ вохровскимъ конвоемъ... Люди были такими же истощенными, какъ моя кляча, и такъ же, какъ она, еле шли, спотыкаясь, волоча ноги и почти не глядя ни на что по сторонамъ. Одинъ изъ конвоировъ, понявъ по неголодному лицу моему, что я начальство, лихо откозырнулъ мнѣ, кое-кто изъ лагерниковъ бросилъ на меня равнодушно-враждебный взглядъ — и колонна этакой погребальной процессіей прошла мимо... Мнѣ она напомнила еще одну колонну...