Владимир Высоцкий - Четыре четверти пути [Сборник]

Совершенно умилительную помню сцену в нашей гримерной в Софии. Мать и отец, смущаясь, знакомят Володю с сынишкой, и сей последний, пяти лет от роду, защищает право на персональный автограф от поэта: он исполняет с прелестным акцентом фрагменты из песен Высоцкого… Если хотите, предлагают родители, он будет петь очень долго — он знает почти все, что есть у нас в записи…

Мы были во многих городах Болгарии. Прием оглушительный, страна влюбила всех работников театра в своих людей, в свои красоты, в свой юмор, музыкальность и так далее. Любой приезд сопровождался единым ритуалом. Хлеб-соль и национальные одежды встречающих. Затем тут же, на центральной площади Стара-Загоры, Пловдива, Чирпана или Тырнова, мы дарили тысячам чудесных лиц композицию из поэтических спектаклей. Война и Победа, общие беды и дружба витали над этим ритуалом. И надо было видеть, каким особым подарком для города (и для нас тоже) было финальное исполнение песни «На братских могилах…» Владимир Высоцкий интонацией своих песен, выражением глаз, движением руки по гитаре исключал напрочь понятия формализма, отписки, «галочки», процедуры… А когда пел о войне… ну уж это всем давно известно.

После Болгарии — гастроли в Ростове-на-Дону. У Высоцкого никаких перемен в режиме дня. Его так же раздирают на части. Он так же откликается на приглашения коллег или начальства и так же таинственно исчезает с «неизвестными трудящимися»… Правда, в Ростове его опекал наш общий приятель — яхтсмен из Куйбышева Сева Ханчин. Поэтому «исчезновения» мне были ясны и трогательны, ибо Володя, очевидно, предпочитал отдыхать душой среди нормальных «нетитулованных» работяг, которым с особой щедростью присваивал звания «друзей Высоцкого». То есть опять восстанавливал справедливость и в вопросе титулов… От Севы и его друзей в часы отдыха он много ценного для себя узнавал и в области спорта, и в практике яхтовождения (не без риска для хозяев), и вообще по вопросам жизни людей. Володе, видимо, было очень спокойно с такими друзьями: он знал, что они его любят, но никогда не побеспокоят суетой, допросом, они всегда естественны и надежны.

Высокопоставленные друзья ценят в художнике… бескорыстие: лишь единицы из них добровольно приведут в действие свою высокопоставленность. А эти друзья — из числа пешеходов земли — будут помогать неустанно и некичливо, именно они способны спасти в страшные минуты…

Из Ростова летали в Волгодонск, давали концерты в Азове и Таганроге. Не удержусь от нескромной детали. Очень веселое было настроение в Таганроге. Попали в гости к зрителям, задирались, «мальчишничали» друг с другом (четверо нас было), потом ухаживали за девушками озорно, благородно и безрезультатно. На пороге дома А. Чехова шутили в пользу этих «чеховских барышень», искали глазами вишневые сады, Володя смачно цитировал только что сыгранного с блеском Лопахина, а вспомнив, что отсюда родом мой однокурсник, к которому мы с единодушной симпатией относились, сочинили на пару двустишие: «Где родились Высоковский и Чехов, нынче гуляют Высоцкий и Смехов». В Москве сообщил об этом Высоковскому, а он вернул мне воспоминание позже — тогда, когда в ответ уже не смех, а слезы.

По ассоциации с яхтами и интересом к новым «видам транспорта» хочется связать воспоминания о. страсти к движению.

Море и небо — особая тема в его песнях. Летчики — это люди, которым он множество раз доверялся, и они платили ему любовью и отвагой. Например, отвагой безбилетного провоза пассажира. Это исключение из правил делалось, конечно, для исключительного человека. Старенький самолет из Одессы в Измаил. Человек 15 жителей. Все сидят рядом, шум моторов невообразимый. Высоцкому мешает восторгаться… насморк. Он учит меня, мучая себя: вот что надо делать, если заложило уши… «Гляди и повторяй: я быстро жму двумя пальцами слева, двумя справа на уши и на ноздри и часто-часто сглатываю. Прошла закупорка — все равно дави быстро-быстро, часто-часто». Мне не надо, но он требует! И сам без передышки жмет, и на меня давит. Я тоже жму, раз ему надо, а он придирается, корректирует мое исполнение. Я думаю: мне-то не нужно, но ему, видимо, так легче, веселее? Может, учительство отвлекает его от противности процесса. А когда сели в Измаиле, он быстро пробежал к встречающим и сообщил, что самолет — ветеран, что летит смешно, но что у нас заложило уши, поэтому мы не заметили, как долетели. Нет, он не наивен до такой степени, наедине он мне скажет чуть позже: «Ты не смейся, чудачок, ты теперь уже научился растыкать закупорку — ты еще меня вспомнишь».